ВАЯТЕЛЬ ДУШИ

История искусств знает множество примеров воплощения в произведениях самых, казалось бы, невероятных идей, которые подняли одаренных и талантливых мастеров до уровня выдающихся художников, возвысили само понятие художественного мышления над ремеслом. Но где грань между добротно выполненной работой и шедевром, что мешает или помогает творить, исполнять задуманное и какие задачи стоят перед современным искусством? Об этом и многом другом мы поговорили с народным художником, скульптором, почетным академиком Российской академии художеств, проректором Академии художеств Азербайджана, профессором Фуадом САЛАЕВЫМ.

- Существует такое расхожее выражение: «Архитектура - это застывшая музыка». Можно ли что-то подобное сказать про скульптуру?

- Однозначно! Даже о рисунке, о живописи можно сказать, что это застывшее цветовое видение, гармония. И в скульптуре точно так же. Это застывшие линии, пластика, ритм, даже мелодия, все равно что протяжная нота на скрипке. Поэтому принципы и задачи одни и те же, но разные приемы выражения. Если взять, к примеру, скульптуру человеческого тела, это та же музыка. Как в балете… Когда вы его смотрите, то наверняка не думаете о том, кто танцует, вы видите пластику, изящество линий.

- Все же взгляд художника, заточенный на эстетику, отличается от взгляда простого обывателя.

- Художник способен увидеть то, что не способен разглядеть кто-то другой, а музыкант может услышать то, что не может уловить художник. Или писатель, владея словом, литературными приемами, тоже создает некое таинство, которое подвластно человеку, обладающему определенным даром восприятия. Вообще все виды искусства перекликаются между собой, в них во всех есть ощущение ритма, пластики, музыки, цвета, объема и пространства. Просто язык самовыражения бывает разным.

- Почему ваш выбор пал именно на скульптуру? Мне как стороннему человеку кажется, что это трудоемкий вид деятельности, энергозатратный и масштабный. Почему не карандаши, краски и холст?

- Вы знаете, когда скульптор работает, он не чувствует, что трудится, он самовыражается! Нет физической усталости, а есть лишь удовлетворение от работы. Правда, бывает, что выдыхаешься и говоришь себе: все, продолжу завтра. Но такое происходит и с живописцами, композиторами или поэтами.

- А может случиться так, что завтра этого удовлетворения не будет и горение художника, которое он ощущал вчера, на следующий день его покинет? 

- Это очень серьезная задача. Да, вы можете не попасть в нужное состояние, попортить работу, передавить или недобрать. Короче, можете потерять нить.

- А профессионализм, ремесло, школа не помогают?

- Да, безусловно, как у того же писателя, который моделирует свою задумку при помощи слов, запятых и двоеточий, используемых в нужном месте. Но иногда нужно и отойти от школы. Потому что ремесло могут постичь почти все без исключения, но ценность произведения искусства заключается в собственном видении художника, в его ощущении и мировоззрении.

- Но даже для великих и выдающихся мастеров создание скульптуры, картины или романа - это ежедневный кропотливый труд, а каждый день «гореть» невозможно.

-  Да, все мы люди со своими желаниями, задумками, слабостями. И ни один художник не бывает от и до успешным, иногда он «исписывается». Ведь почему Эрнст Хемингуэй вдруг в 61 год покончил жизнь самоубийством? Потому что потерял ощущение радости от творчества, перестал писать.     

- А в вашей творческой биографии не было момента, когда вам захотелось все бросить и сменить сферу деятельности?

- Наоборот, у меня было желание бросить все второстепенное и уйти в творчество еще глубже (смеется). Ведь неудачи в основном сопряжены именно с тем, что художник вынужден отвлекаться, либо он теряет нить, мысль, у него устает, «замыливается» глаз, пропадает ощущение свежести, новизны. Но надо пережить этот момент. Иногда коллега звонит, приглашает к себе, мол, приди посмотри, потому что он уже устал и ничего не видит. И я могу поступить аналогично, мне тоже может понадобиться свежий взгляд.

- Как не перепутать неудачу с провалом, фиаско и не последовать за Хемингуэем?

- Неудачи случаются у всех, и это нормально. Причем в скульптуре их не спрячешь, она уже стоит, как застывшая музыка. Иногда художника, скульптора торопят, а временами им управляют. К примеру, видит заказчик еще незаконченную работу и начинает указывать: так не делайте, я хочу иначе. Но ведь это работа художника, он не копировщик, его ценность заключается в том, что он может видеть так, как не видит никто другой, потому что это - личность. Поэтому художнику надо давать возможность для самовыражения, только тогда он выложится по полной.

- А во времена Советского Союза у вас была возможность делать так, как вы хотите, или все же приходилось творить в определенных цензурных или идеологических рамках?

- Я вам расскажу очень короткую историю. Окончив Московский государственный институт художеств им. Сурикова, в 28 лет я оказался в Баку. А в это время Союз художников объявил конкурс на создание барельефа для Дома-музея Сергея Есенина. Я сделал работу из пластилина, и ее среди других эскизов представили Гейдару Алиеву. Интересно, что именно мой барельеф ему понравился. Это была моя первая монументальная работа. При этом я ее сделал так, как хотел. Меня никто не направлял, не ограничивал, не ставил какие-то рамки, у меня была полная свобода творчества.

- Как вы относитесь к критике?

- Знаете, всем не угодишь. В моей практике был случай, когда перед Театром песни устанавливали еще одну мою работу - памятник Рашиду Бейбутову. И вот в момент установки, работает подъемный кран, я осуществляю авторский надзор, и какая-то женщина, которая остановилась рядом и тоже наблюдала за происходящим, вдруг спросила: кто автор скульптуры? Я ответил. Женщина сказала, что Рашид Бейбутов здесь не похож на себя. Возможно, сказал я, но я доверяю супруге Рашида Меджидовича, которая, принимая работу, сказала, чтобы я ничего больше не трогал, потому что все хорошо и она очень довольна. Вероятно, человек видел великого артиста только в последние годы или в ту пору, когда он был очень молодым человеком, то есть необходимо учитывать возрастные изменения внешности. Это все очень индивидуально... Но главное, чтобы образ был воплощен, чтоб он читался. В скульптуре можно вылепить человека, у которого будут очень похожи нос, глаза, форма головы, но это будет не он.

- Можно судить или говорить о таланте художника, скульптора только на основании «похожести» на оригинал? В чем состоит задача мастера перед искусством?  

- Задача художника заключается в том, чтобы найти и изобразить характер. Если нужно сделать памятник композитору, то он должен быть им, композитором, музыкантом, во всяком случае, это должно читаться. И неважно, что он изображен не у рояля или со скрипкой в руках, это необязательно. В Париже есть памятник Оноре де Бальзаку работы Огюста Родена, где великий мыслитель стоит в халате и в огромных башмаках… Роден решил сделать его именно таким. Он делал несколько вариантов, но скульптору, видимо, было недостаточно физического сходства, он хотел сделать из него литератора. Я видел эту скульптуру и предыдущие авторские варианты, их можно было даже потрогать. И вот: халат, усы и щелочки вместо глаз. Но это Бальзак, это его характер. Прекрасно, когда доверяют художнику, и страшно, когда его торопят. Я был в музее Родена в Париже, видел там великое множество эскизов к Бальзаку - это значит, что у него была возможность много работать и искать.

- Смена эпох, разрушение Союза, системное переориентирование как-то изменили ценности, которые ранее исповедовала творческая интеллигенция?

- Да, это было эпохальное, историческое событие, которое естественным образом затронуло и художественные ценности. Насколько они были жизнеспособными, это уже другой вопрос. В изобразительном искусстве, к примеру, главенствовал соцреализм. И в этом направлении были выдающиеся имена и великие достижения, к примеру, в балетном, фортепианном искусстве, в литературе. А скульптура «Рабочий и колхозница» Веры Мухиной? Да, это соцреализм, где-то политизированный, но это выдающееся произведение. Любое время рождает таланты и гениев. Тем не менее во времена так называемой перестройки, когда были сняты все прошлые ограничения, художники стали свободнее. Однако, с другой стороны, с уходом цензуры и строгих сдерживающих рамок ушел и высокий профессионализм. Да, появились смелые эксперименты с формой, но они были и раньше, и эти эксперименты, новые прочтения мы имели возможность наблюдать еще в середине XX века - они к нам «приезжали» из-за рубежа. Мне посчастливилось видеть «Лебединое озеро» в постановке Джорджа Баланчина здесь, в Баку. Это было в первой половине 60-x годов прошлого века, когда в Баку приехал Американский балет. На сцене Театра оперы и балета не было никаких камышей, лебедей, озера, но это был восторг. На фоне серебристо-голубого задника сцены танцевала балетная труппа, одетая не в пачки и камзолы, а белые трико типа «чулок». И вся танцевальная пластика без привычных балетных стереотипов была как на ладони - красота линий, переходов, самого танца, и это было настоящее «Лебединое озеро», но в иной постановке. То есть, все задачи балетного искусства, а именно раскрытие замысла через пластику, хореографию, были выполнены с высочайшим профессионализмом. То, что политика ушла из искусства, позволило художникам свободно мыслить. Но мы еще в процессе переходного периода, во всяком случае отголоски пока ощущаются.

- Хорошо, с соцреализмом понятно, но почему до сих пор работы художников и скульпторов невольно сравнивают с произведениями мастеров, к примеру, эпохи Возрождения, классицизма, импрессионизма? Они все еще держат планку некоего камертона?  

- Потому что Ренессанс - это расцвет высочайшего искусства. Мы, живущие в XXI веке, приводим в пример искусство XVI века спустя пять столетий! Наивысшим достижением первобытного искусства явилось изображение человека, и задачей творцов эпохи Возрождения тоже было воспевание красоты человеческого тела, это античные, мифические, библейские сюжеты. Но пришло время импрессионистов, которые сформулировали свое направление как «впечатление». Художники не срисовывали образы с натуры, там были совершенно иные задачи. Кстати, вначале не воспринятые обществом. Это сейчас на аукционах картины Ван Гога или Гогена стоят миллионы. Но для этого должно было пройти время. А потом мы пришли к абстрактному воплощению мысли, идеи художника, что привело к появлению абстрактного искусства. Правда, и шарлатанства не удалось избежать. 

- А как отличить шарлатанство от истинного произведения абстрактного искусства, будучи неподготовленным человеком?

- Тут все зависит от профессионального замысла этого произведения. И это сразу видно. Если он совпадает с воплощением, то об этом произведении можно говорить серьезно.

- Но это видно профессионалу, а простому смертному как понять замысел художника, скульптора?

- Вы знаете, неподготовленный человек и работы Микеланджело не оценит, и не поймет, что тут говорить об абстракции!

- Вы часто говорите о задачах того или иного вида искусства. Какие задачи поставлены перед нынешними мастерами, к примеру, у нас в Азербайджане, что называется, национальные задачи?

- Понятие «национальный» в принципе сужает личность художника. Но есть ценностные традиции, от которых нельзя отказываться, иначе мы будем потеряны в этом мире. Мы, рожденные и воспитанные в традициях Ислама, не можем отказаться от величайших произведений мусульманского архитектурного искусства. Альгамбра в Испании или Тадж-Махал в Индии - это недостижимая вершина, как недостижимы, к примеру, готические соборы. Да, в те времена перед архитекторами или художниками стояли конкретные цели, и да, они рождали шедевры, но те цели были уместны в VII веке и не актуальны в XIV. Что уж говорить о нынешнем времени! Перед зданием Музейного центра в Баку, что напротив бульвара, стоят две мои конные фигуры. На самом деле это триптих, их три, одна из них, самая первая, находится у меня дома. Эта фигура была выполнена в 1989 году, в тот самый сложный для нас период. Она называется «Боевой конь без всадника». Меня никто на наводил на мысль, что надо на эту тему что-то ваять. Я просто гражданин, который жил и живет в своей стране, переживающей общую для всего народа трагедию. Но причем здесь какие-то кони?  У меня это символ карабахского скакуна. Правда, я не лепил в точности карабахского коня, мне это и не было нужно, я не занимался иппологией, а просто использовал образ коня. Вторая конная фигура «Путник» посвящена нашим людям, беженцам, которых изгоняли с родных мест, над которыми издевались, которых убивали… Мне ее тоже не заказывали, как и третью фигуру, «Победитель», воина с поднятым щитом, которую я создал в 2006 году, когда ни о какой победе и речи не было. А вы, наверное, помните, что такое поднятый щит? Это символ победы и готовности защищать родную землю. Можно сказать, что эта скульптура была неким предвестником недавних событий. Поэтому никаких конкретных тем и задач я вам не назову, все индивидуально.

- Фуад муаллим, вы - профессор, преподаватель Академии художеств, чему-то еще, кроме основ мастерства, учите своих студентов? Обсуждаете ли вы с ними философские, культурологические темы или личностные, гражданские вопросы?

- Когда-то была в ходу одна забавная фраза: задача родителей - довести детей до пенсии. Такая вселенская любовь зачастую лишает потомков самостоятельности. Они еще не могут сами зарабатывать, но уже имеют дом, машину и все для нормальной комфортной жизни, но не знают цену этому. Это - подарок. И как бы банально это ни звучало, от этого очень много зависит. Прежде всего человек должен уметь добиваться поставленных целей, он должен уметь отличать плохое от хорошего. Я преподаю скульптуру и композицию с 1982 года. Но это не значит, что я учу, как надо лепить, а как нельзя. Чтобы серьезно заниматься искусством, нужно иметь определенную жизненную позицию, пусть и молодого человека, но позицию. Иначе художник не воспитывается. Во времена моей учебы нам говорили: мы не учим художника, мы его воспитываем - это очень серьезное различие. Мы воспитываем художественные мышление и вкус.

- Гений и злодейство по-прежнему несовместны?

- Думаю, нет. Истинный Художник живет иными категориями, у него другие задачи. Хотя история искусств знает такие имена, как Караваджо, выдающегося представителя итальянского барокко, зарубившего человека. Но это аффект, гневливость, эмоции, а не осознанное злодейство. Все же я согласен с Пушкиным, что в искусстве эти понятия не пересекаются.