ПЕРВАЯ И ЕДИНСТВЕННАЯ

Та­и­ра Джа­фа­ро­ва - пер­вая и един­ствен­ная уро­жен­ка Азер­бай­джа­на, по­свя­тив­шая всю свою жизнь пе­ре­во­дам с фин­ско­го на рус­ский. На­ша со­от­ече­с­т­вен­ни­ца вхо­дит в чис­ло при­знан­ных ма­с­те­ров пе­ре­во­да, яв­ля­ет­ся чле­ном Ев­ро­пей­ско­го со­юза ли­те­ра­тур­ных пе­ре­вод­чи­ков.

Из­ве­ст­ная пе­ре­вод­чи­ца жи­вет в стра­не Су­о­ми и счи­та­ет, что са­мое важ­ное в жиз­ни че­ло­ве­ка - най­ти и за­нять свою ни­шу.

- Вы окон­чи­ли с крас­ным дип­ло­мом фи­зи­че­с­кий фа­куль­тет АГУ име­ни С.М.Ки­ро­ва, учи­лись в це­ле­вой ас­пи­ран­ту­ре МГУ име­ни М.В.Ло­мо­но­со­ва, но за­тем ре­ши­ли по­ме­нять про­фес­сию, по­свя­тив жизнь язы­кам и ли­те­ра­ту­ре. Ска­жи­те, дей­стви­тель­но ли есть что-то об­щее меж­ду та­ки­ми да­ле­ки­ми об­ла­с­тя­ми, как фи­зи­ка и ли­ри­ка?

- Меж­ду фи­зи­кой и ли­ри­кой, на­вер­ное, ма­ло об­ще­го. Кое-что мо­жет быть меж­ду те­о­ре­ти­че­с­кой фи­зи­кой, как в мо­ем слу­чае, и аб­стракт­ной, гер­ме­тич­ной по­эзи­ей. Мир ма­те­ма­ти­ки, а она - язык фи­зи­ки, аб­стра­ги­ро­ван от ре­аль­ной жиз­ни. Это зам­кну­тость в ми­ре цифр и фор­мул. Фи­зи­ки-те­о­ре­ти­ки - на­род в боль­шин­стве сво­ем зам­кну­тый, они ред­ко по­чи­та­ют те­атр и ис­кус­ство. Ес­ли вы при­гла­си­те та­ко­го фи­зи­ка в те­атр, он вам от­ве­тит, что в те­а­т­ре у не­го спи­на бо­лит или, в луч­шем слу­чае, про­спит весь спек­такль.

Мне, вы­рос­шей в се­мье, где пред­по­чте­ние от­да­ва­лось язы­кам, ли­те­ра­ту­ре и ис­кус­ству, му­зы­ке, мир фи­зи­ки Эйн­штей­на и Лан­дау, тот, ко­то­рый я уви­де­ла, по­ка­зал­ся чу­жим, хо­тя я и вос­хи­ща­лась умом и та­лан­том мо­ло­дых уче­ных, ко­то­рые иг­ра­ю­чи объ­яс­ня­ли слож­ней­шие ве­щи. За все те го­ды, что я за­ни­ма­лась те­о­ре­ти­че­с­кой фи­зи­кой, стал из­ме­нять­ся сам склад мо­е­го мыш­ле­ния, он стал бо­лее ло­ги­че­с­ким, ма­те­ма­ти­че­с­ким. И ко­г­да я сно­ва ста­ла воз­вра­щать­ся в круг ли­те­ра­ту­ры и ис­кус­ства, мне при­шлось ме­нять­ся, пе­ре­стра­и­вать свой об­раз мыш­ле­ния, а в чем-то и ми­ро­вос­при­ятие. Нуж­но бы­ло пе­ре­хо­дить от ма­те­ма­ти­че­с­ко­го к об­раз­но­му мыш­ле­нию, от вы­со­ких аб­страк­ций к зву­кам, сло­вам, кра­с­кам жи­вой жиз­ни.

Та­ким об­ра­зом, вы ви­ди­те, ка­кая раз­ни­ца меж­ду фи­зи­кой и ли­ри­кой. Она су­ще­с­т­вен­ная. И в то же вре­мя есть из­ве­ст­ный афо­ризм, что фан­та­зия нуж­на в ма­те­ма­тике не мень­ше, чем в по­эзии. Что там го­во­рить, тот же Лан­дау, как из­ве­ст­но, со­чи­нял сти­хи для сво­их воз­люб­лен­ных. Да и путь из фи­зи­ки в ли­те­ра­ту­ру не та­кая уж ред­кость. Мож­но, на­при­мер, на­звать из­ве­ст­ней­ше­го пе­ре­вод­чи­ка ан­г­лий­ской по­эзии, ла­у­ре­а­та мно­гих пре­мий Гри­го­рия Круж­ко­ва, ко­г­да-то быв­ше­го ас­пи­ран­том Ин­сти­ту­та фи­зи­ки вы­со­ких энер­гий. Так что мой путь из фи­зи­ков в ли­ри­ки не ис­клю­че­ние.

А сход­ство, по-мо­е­му, ско­рее есть меж­ду фи­зи­кой и из­уче­ни­ем ино­с­т­ран­ных язы­ков. По­это­му мно­гие фи­зи­ки в МГУ са­ми не­пло­хо ов­ла­де­ва­ли язы­ка­ми, не учась в ин­сти­ту­тах ино­с­т­ран­ных язы­ков. И моя па­мять, на­тре­ни­ро­ван­ная слож­ны­ми ма­те­ма­ти­че­с­ки­ми рас­че­та­ми, как-то ук­ре­пи­лась за го­ды уче­бы, и из­учать язы­ки ста­ло лег­че.

- Вы пре­крас­но вла­де­ли ан­г­лий­ским язы­ком. По­че­му же вы­бра­ли имен­но фин­ский язык? На­сколь­ко из­ве­ст­но, он яв­ля­ет­ся од­ним из труд­ных для из­уче­ния, учи­ты­вая ко­ли­че­с­т­во па­де­жей, дли­тель­ность каж­до­го зву­ка и т.д.

- Я с дет­ства из­уча­ла ан­г­лий­ский язык, но все­г­да пы­та­лась ов­ла­деть еще фран­цуз­ским и не­мец­ким язы­ка­ми, те­ми, на ко­то­рых го­во­ри­ли в на­шей се­мье. Зву­ча­ние глав­ных ев­ро­пей­ских язы­ков бы­ло мне зна­ко­мо с дет­ских лет. Но ко­г­да я впер­вые ус­лы­ша­ла фин­скую речь, этот язык мне по­ка­зал­ся осо­бен­но пе­ву­чим и не­обыч­ным, не по­хо­жим на все преж­де ус­лы­шан­ные. Мо­жет быть, так мне по­ка­за­лось еще и от­то­го, что на нем го­во­рил мой бу­ду­щий фин­ский муж… Я сра­зу ре­ши­ла во что бы то ни ста­ло из­учить этот язык, не зная по­на­ча­лу ни о его 16 па­де­жах, ни о дру­гих слож­но­с­тях и тон­ко­с­тях.

- Где вы из­уча­ли фин­ский язык?

- Вна­ча­ле я учи­ла са­ма. По­еха­ла в пре­крас­ную Ка­ре­лию, о ко­то­рой в те го­ды пе­ли "Дол­го бу­дет Ка­ре­лия снить­ся го­лу­бы­ми гла­за­ми озер...". То­г­да в Ка­ре­лии еще жи­ли но­си­те­ли язы­ка. Там я раз­до­бы­ла учеб­ни­ки, по­зна­ко­ми­лась с ме­ст­ны­ми жи­тель­ни­ца­ми, вдо­воль по­гу­ля­ла в ро­ман­ти­че­с­ких дре­му­чих ле­сах, на­ку­па­лась в лам­буш­ках - так там на­зы­ва­ют ма­лень­кие лес­ные озе­ра, пол­но­стью влю­би­лась в ее при­ро­ду и по воз­вра­ще­нии в Мос­к­ву при­ня­лась "грызть гра­нит на­уки". За­тем я про­дол­жи­ла обу­че­ние в мо­ем род­ном Ли­те­ра­тур­ном ин­сти­ту­те, где, как ока­за­лось, раз в пять лет на­би­ра­ли груп­пу пе­ре­вод­чи­ков с фин­ско­го, или "фи­ни­ков", как их в шут­ку на­зы­ва­ли. Эти груп­пы вел мой по­чи­та­е­мый пе­да­гог Вла­ди­мир Ни­ко­ла­е­вич Бо­га­чев, зна­ме­ни­тый пе­ре­вод­чик и по­ли­глот, знав­ший бо­лее 25 язы­ков.

- По­мни­те свой пер­вый пе­ре­вод?

- Я не мо­гу за­быть свой пер­вый пе­ре­вод, над ко­то­рым дол­го ра­бо­та­ла. Это был, раз­уме­ет­ся, рас­сказ о люб­ви "Она и я" фин­ско­го клас­си­ка, ари­с­то­кра­та Ар­ви­да Яр­не­фель­та. Стро­гий, в гам­су­нов­ском ду­хе рас­сказ. И опуб­ли­ко­ван он был в га­зе­те "Ли­те­ра­тур­ная Рос­сия", в ру­б­ри­ке "за­ру­беж­ный рас­сказ". Ею то­г­да за­ве­до­вал Юрий Гри­ба­чев, сын из­ве­ст­но­го глав­но­го ре­дак­то­ра жур­на­ла "Со­вет­ский Со­юз". Юрий в мо­ло­до­с­ти при­над­ле­жал к ко­гор­те "зо­ло­той мо­ло­де­жи" Мос­к­вы. Это был все­сто­рон­не об­ра­зо­ван­ный че­ло­век, внеш­не на­по­ми­нав­ший ге­ро­ев Дже­ка Лон­до­на, ан­г­ли­зи­ро­ван­ный, ку­рив­ший труб­ку.

- По ка­ко­му прин­ци­пу вы от­би­ра­е­те кни­ги для пе­ре­во­да?

- Ко­неч­но, мне при­шлось пе­ре­чи­тать мно­же­с­т­во книг - и клас­си­ков, и со­вре­мен­ных фин­ских пи­са­те­лей, что­бы вы­брать из них на­ибо­лее близ­кие и ин­те­рес­ные рус­с­ко­я­зыч­но­му чи­та­те­лю, ибо я пе­ре­во­ди­ла с фин­ско­го на рус­с­кий язык.

По­ми­мо то­го, в те го­ды из­да­тель­ст­во "Ху­до­же­с­т­вен­ная ли­те­ра­ту­ра" в Мос­к­ве пе­ча­та­ло из го­да в год пред­ста­ви­тель­ную се­рию "Биб­лио­те­ка фин­ской ли­те­ра­ту­ры", и я вре­мя от вре­ме­ни по­лу­ча­ла за­ка­зы на пе­ре­вод. Для этой се­рии я пе­ре­во­ди­ла та­ких фин­ских клас­си­ков, как един­ствен­ный фин­ский Но­бе­лев­ский ла­у­ре­ат Франс Эмиль Сил­лан­пяя, как очень из­ве­ст­ный в Ев­ро­пе Ми­ка Той­ми Вал­та­ри, и дру­гих вы­да­ю­щих­ся пи­са­те­лей. Пе­ре­во­ди­ла так­же со­вре­мен­ных пи­са­те­лей для сбор­ни­ков "Со­вре­мен­ная фин­ская ли­те­ра­ту­ра". Я уча­с­т­во­ва­ла и в пе­ре­во­де книг, из­да­вав­ших­ся из­да­тель­ст­вом "Ра­ду­га". Осо­бен­но хо­чет­ся вы­де­лить мою пер­вую пе­ре­вод­ную кни­гу, вы­шед­шую в из­да­тель­ст­ве "Биб­лио­те­ка ино­с­т­ран­ной ли­те­ра­ту­ры", - "Обед за один дол­лар" жи­во­го фин­ско­го клас­си­ка Вейо Ме­ри. Этот пи­са­тель не раз при­ез­жал в Мос­к­ву по при­гла­ше­нию СП СССР и мо­е­го учи­те­ля Вла­ди­ми­ра Бо­га­че­ва, и мне вы­па­ла честь по­зна­ко­мить­ся с ним, по­об­щать­ся.

Ино­г­да при вы­бо­ре кни­ги для пе­ре­во­да иг­ра­ли роль и лич­ные от­но­ше­ния с пи­са­те­ля­ми, их че­ло­ве­че­с­кая ха­риз­ма, ма­гне­тизм. Так, на­при­мер, я дру­жи­ла с пи­са­тель­ни­цей Ани­той Конк­ка, ко­то­рая ка­за­лась мне кол­ду­нь­ей и вол­шеб­ни­цей, и с то­г­даш­ним ее воз­люб­лен­ным - скульп­то­ром Хейк­ки Ви­ро­лай­не­ном, пред­се­да­те­лем Со­юза фин­ских скульп­то­ров. Я бы­ла в кур­се их ро­ман­ти­че­с­ких от­но­ше­ний. И од­наж­ды, ко­г­да Ани­та на­пи­са­ла кни­гу "В су­мас­шед­ших не­бе­сах", за ко­то­рую, кста­ти, по­лу­чи­ла пре­стиж­ную пре­мию, я встре­ти­ла со­вер­шен­но слу­чай­но на ули­це Хейк­ки, ко­то­рый ска­зал мне: "Ани­та на­пи­са­ла кни­гу. Су­мас­шед­ший - ко­неч­но же, я. По­жа­луй­ста, пе­ре­ве­ди эту кни­гу".

- Чем от­ли­ча­ют­ся пе­ре­во­ды про­зы от пе­ре­во­дов по­эзии?

- Ес­ли вы ви­де­ли мою кни­гу "Со­вре­мен­ная фин­ская по­эзия" (Мос­к­ва, "Кругъ", 2010), то, на­вер­ное, об­ра­ти­ли вни­ма­ние, что я пе­ре­во­ди­ла глав­ным об­ра­зом фин­ских по­этов, на­чи­ная с 50-х го­дов про­шло­го ве­ка, ко­г­да в фин­ской ли­те­ра­ту­ре за­ро­ди­лось те­чение мо­дер­низ­ма. Ос­но­во­по­лож­ни­цей по­эзии мо­дер­низ­ма в Фин­лян­дии бы­ла из­уми­тель­ная по­этес­са Эдит Се­дер­г­ран, с пе­ре­во­да ее сти­хов на­чи­на­ет­ся моя ан­то­ло­гия. По­эты-мо­дер­ни­с­ты пи­са­ли глав­ным об­ра­зом вер­ли­б­ром, сво­бод­ным сти­хом. Вер­либр по­хож на рит­ми­че­с­кую про­зу, и все же это не про­за, каж­дая стро­ка в нем не­сет по­эти­че­с­кий смысл, жи­вет ас­со­ци­а­ци­я­ми, ли­ри­че­с­ким на­пря­же­ни­ем. В чем-то пе­ре­вод сво­бод­ных сти­хов слож­нее, чем пе­ре­вод риф­мо­ван­ных, по­то­му что сти­хи долж­ны ос­тать­ся сти­ха­ми. Тем бо­лее что риф­ма не все­г­да со­про­вож­да­ла сти­хи, она рас­про­стра­ни­лась в ев­ро­пей­ской по­эзии толь­ко под вли­я­ни­ем сред­не­ве­ко­вых тру­ба­ду­ров, а те за­им­ство­ва­ли ее у араб­ских ли­ри­ков.

Раз­уме­ет­ся, пе­ре­вод про­зы от­ли­ча­ет­ся от пе­ре­во­да сти­хов. Но и в пе­ре­во­де про­зы боль­шую роль иг­ра­ет ритм. И у каж­до­го из ав­то­ров свой ритм, ко­то­рый на­до по­чув­ство­вать и пе­ре­дать на дру­гом язы­ке. На од­ном из пе­ре­вод­че­с­ких се­ми­на­ров, по­мнит­ся, как раз го­во­ри­лось об этом. То­г­да кто-то из пе­ре­вод­чи­ков под­шу­тил над од­ним из фин­ских пе­ре­вод­чи­ков: "А у Ви­но­не­на все­г­да один и тот же его ритм. И ко­го бы он ни пе­ре­во­дил, Лор­ку или со­не­ты Шек­с­пи­ра, в пе­ре­во­де это все­г­да Ви­но­нен".

А во­об­ще-то я со­глас­на с дав­ним на­блю­де­ни­ем, что в пе­ре­во­де по­эзии пе­ре­вод­чик - со­пер­ник ав­то­ра, а в про­зе - его раб. Но, ко­неч­но, и со­пер­ни­че­с­т­во, и раб­ство в пе­ре­во­де от­но­си­тель­ны, и про­за, и по­эзия тре­бу­ют не толь­ко твор­че­с­т­ва и ма­с­тер­ства, но и боль­шо­го тру­да.

- Каж­дый ли день вы пе­ре­во­ди­те?

- Раз­уме­ет­ся, не каж­дый. Ведь пе­ре­вод - это до­воль­но слож­ная вещь. Не­да­ром Ар­се­ний Тар­ков­ский вос­кли­цал: "Ах, во­с­точ­ные пе­ре­во­ды, / Как от вас бо­лит го­ло­ва…". Не мень­ше бо­лит она и от за­пад­ных пе­ре­во­дов. Но в са­мом на­ча­ле мо­ей пе­ре­вод­че­с­кой ка­рь­е­ры, в раз­га­ре ра­бо­ты ча­с­то при­хо­ди­лось си­деть не толь­ко дня­ми, но и но­ча­ми, ес­ли сро­ки сда­чи ру­ко­пи­си пе­ре­во­да под­жи­ма­ли. В та­ких слу­ча­ях я по­том воз­вра­ща­лась еще раз к тек­с­ту пе­ре­во­да, пе­ре­сма­т­ри­ва­ла его "све­жим гла­зом".

- Вли­я­ет ли на вас ат­мо­сфе­ра пе­ре­во­ди­мо­го про­из­ве­де­ния?

- Да, вли­я­ет. И ино­г­да да­же то, что опи­сы­ва­лось в пе­ре­во­див­шей­ся кни­ге, вдруг слу­ча­лось в мо­ей жиз­ни. Мо­жет быть, это ми­с­ти­ка, но это так. На­при­мер, в кни­ге Ву­о­ко То­ло­нен "Кли­мат го­ро­да Там­пе­ре" она опи­сы­ва­ет, как у ге­ро­и­ни на нерв­ной поч­ве слу­ча­ет­ся не­ве­до­мый при­ступ и как ее спа­са­ет не­ожи­дан­но по­явив­ший­ся зна­ко­мый. Он хва­та­ет пу­с­той па­кет, пе­ре­да­ет ей и го­во­рит: "Ды­ши в па­кет". Спу­с­тя ка­кое-то вре­мя с мо­ей близ­кой род­ствен­ни­цей про­изо­шло то же са­мое. Но я уже зна­ла, что это та­кое и как с этим мож­но спра­вить­ся.

- Кто из пе­ре­ве­ден­ных ав­то­ров вам на­ибо­лее бли­зок?

- Не мо­гу ка­ко­го-то ав­то­ра вы­де­лить. Пе­ре­во­ды - это мои де­ти­ща, и все они мне, хо­тя и по-раз­но­му, до­ро­ги.

- Воз­вра­ща­е­тесь ли вы спу­с­тя вре­мя к сво­им пе­ре­во­дам?

- Та­кое обыч­но про­ис­хо­дит, ес­ли пе­ре­вод пе­ре­из­да­ет­ся и есть воз­мож­ность пе­ре­смо­т­реть его текст. Ко­г­да я вдруг об­на­ру­жи­ваю, что что-то в нем мож­но сде­лать луч­ше, вы­раз­итель­нее, точ­нее, то ста­ра­юсь это сде­лать. Как го­во­рит­ся, со­вер­шен­ству нет пре­де­ла, но стре­мить­ся к со­вер­шен­ству нуж­но.

- Пе­ре­вод­чик все­г­да на­хо­дит­ся в те­ни. Чи­та­те­ли обыч­но вос­хи­ща­ют­ся пи­са­те­лем и прак­ти­че­с­ки не за­ду­мы­ва­ют­ся о том, кто же так ма­с­тер­ски пе­ре­вел про­из­ве­де­ние. Не обид­но?

- Да, пе­ре­вод­чик не ав­тор. Но ес­ли чи­та­те­ли вос­хи­ща­ют­ся пе­ре­ве­ден­ным про­из­ве­де­ни­ем, то, зна­чит, они вос­хи­ща­ют­ся не толь­ко пи­са­те­лем, но и пе­ре­вод­чи­ком, не­за­ви­си­мо от то­го, об­ра­ти­ли вни­ма­ние на его имя или нет. Это ведь еще за­ви­сит и от ква­ли­фи­ка­ции чи­та­те­ля, от его об­ра­зо­ван­но­с­ти, от его по­ни­ма­ния, что та­кое ис­кус­ство пе­ре­во­да, ка­ко­ва роль пе­ре­вод­чи­ка. А на­сто­я­щий, куль­тур­ный чи­та­тель все­г­да за­ме­ча­ет пе­ре­вод­чи­ков, зна­ет их име­на. Так что се­рь­ез­ных при­чин для обид у пе­ре­вод­чи­ков, по-мо­е­му, нет.

- Вы еще и пи­са­тель. Ка­кие ва­ши про­из­ве­де­ния опуб­ли­ко­ва­ны и где?

- Пер­вые мои рас­ска­зы и по­ве­с­ти пуб­ли­ко­вались в Ба­ку в жур­на­лах "Ли­те­ра­тур­ный Азер­бай­джан" и "Азер­бай­джан". В 1976 го­ду в из­да­тель­ст­ве "Гянджлик" вы­шла пер­вая кни­га про­зы "Ни­гяр", пе­ре­ве­ден­ная на азер­бай­джан­ский язык. В 1978 го­ду в из­да­тель­ст­ве "Язы­чи" на рус­с­ком язы­ке был опуб­ли­ко­ван сбор­ник рас­ска­зов и по­ве­с­тей "Жел­тые джин­сы". Но пе­ре­вод­че­с­кая му­за то­же рев­ни­ва, и чем боль­ше я за­ни­ма­лась пе­ре­во­да­ми, тем мень­ше ос­та­ва­лось вре­ме­ни и сил для соб­ствен­но­го твор­че­с­т­ва. Од­на­ко те­перь я еще на­де­юсь сно­ва прий­ти к чи­та­те­лю с чем-то сво­им…

- Над чем вы ра­бо­та­е­те сей­час?

- Я ра­бо­таю над кни­гой о Ба­ку мо­е­го дет­ства и юно­с­ти, ста­ра­юсь в ней рас­ска­зать о за­ме­ча­тель­ных лю­дях, ко­то­рые мно­гое зна­чи­ли в мо­ей жиз­ни, о сво­ей се­мье, кор­нях, свя­зан­ных с азер­бай­джан­ской ис­то­ри­ей, дав­ней и не­дав­ней.

- Знаю, что у вас бо­га­тая ро­дослов­ная. Рас­ска­жи­те, по­жа­луй­ста, вкрат­це о ней.

- С ро­дос­лов­ной мне, мож­но ска­зать, по­вез­ло. В дет­стве ме­ня ок­ру­жа­ло мно­го ин­те­рес­ных лю­дей. Это бы­ла ста­рая, пер­вая на­ци­о­наль­ная про­фес­су­ра Азер­бай­джа­на.

Дом, в ко­то­ром я ро­ди­лась, на ули­це Али Бай­ра­мо­ва, 39 (быв­шая ули­ца Ци­ци­а­нов­ская), был по­стро­ен по за­ка­зу мо­е­го де­да Агамех­ти из­ве­ст­ным в на­ча­ле про­шло­го ве­ка ба­кин­ским ар­хи­тек­то­ром А.Ни­ки­ти­ным. Мой де­душ­ка был пред­при­ни­ма­те­лем и ка­кое-то вре­мя ра­бо­тал уп­рав­ля­ю­щим ткац­кой фа­б­ри­ки из­ве­ст­но­го ме­це­на­та и неф­те­п­ро­мыш­лен­ни­ка Зей­на­ла­б­ди­на Та­ги­е­ва. Пос­ле ре­во­лю­ции на­шей се­мье пред­ос­та­ви­ли 5-ком­нат­ную квар­ти­ру на 3-м эта­же на­ше­го быв­ше­го до­ма.

К мо­мен­ту мо­е­го рож­де­ния Ага-мех­ти уже не бы­ло в жи­вых, он умер в эми­г­ра­ции в Тур­ции. Но де­душ­ку мне за­ме­ни­ли его бра­тья Ра­гим­бек и Ка­сум­бек, ко­то­рые вос­пи­та­ли и шесть де­тей Агамех­ти, и его двух вну­ков - ме­ня с бра­том.

Ра­гим­бек был уче­ни­ком Га­сан­бе­ка За­рда­би, он окон­чил Алек­сан­д­ров­скую гим­на­зию, а за­тем Пе­тер­бург­ский уни­вер­си­тет. Ра­гим­бек Джа­фа­ров стал ос­но­ва­те­лем ес­те­с­т­вен­но­и­с­то­ри­че­с­ко­го му­зея име­ни За­рда­би и его пер­вым ди­рек­то­ром.

А Ка­сум­бек, окон­чив­ший два выс­ших учеб­ных за­ве­дения, Сор­бон­ну и юр­фак Пе­т­ро­град­ско­го уни­вер­си­те­та, стал пер­вым из азер­бай­джан­цев де­ка­ном юри­ди­че­с­ко­го фа­куль­те­та АГУ.

Де­ти Агамех­ти - это мои лю­би­мые те­туш­ки, мой от­ец и дя­дя Джа­фар, стар­ший брат от­ца.

Дя­дя Джа­фар, или Джа­фар Мех­ти­е­вич, как его на­зы­ва­ли на фа­куль­те­те АПИ, был пер­вым в Азер­бай­джа­не де­ка­ном фа­куль­те­та ев­ро­пей­ских язы­ков АПИ, окон­чил Ком­мер­че­с­кий ин­сти­тут в Бер­ли­не и стал луч­шим в Азер­бай­джа­не спе­ци­а­ли­с­том по пре­по­да­ва­нию не­мец­ко­го язы­ка, ав­то­ром пер­вых сло­ва­рей.

Те­туш­ки мои так­же бы­ли все­сто­рон­не об­ра­зо­ван­ны, так как окон­чи­ли за­ве­де­ние Свя­той Ни­ны, а по­том мо­с­ков­ские и ба­кин­ские ву­зы. О них то­же мож­но бы­ло бы мно­гое рас­ска­зать. Все они без ис­клю­че­ния от­ли­ча­лись до­б­ро­той и от­но­си­лись к нам с бра­том с тро­га­тель­ной лю­бо­вью, как к един­ствен­ным по­том­кам. Мы жи­ли, мож­но ска­зать, ку­па­ясь в мо­ре люб­ви. У нас вме­с­то од­ной ма­мы бы­ло це­лых пять, два де­душ­ки и два от­ца, счи­тая дя­дю Джа­фа­ра. 

В до­ме го­во­ри­ли не толь­ко на род­ном язы­ке и по-рус­с­ки, но и по-фран­цуз­ски, и по-не­мец­ки. На­ши род­ствен­ни­ки про­дол­жа­ли со­хра­нять ту ат­мо­сфе­ру куль­тур­ной жиз­ни, в ко­то­рой они жи­ли в Ба­ку до­ре­во­лю­ци­он­ном. Ус­т­ра­и­ва­лись до­маш­ние кон­цер­ты, про­слу­ши­ва­ния ред­ких грам­за­пи­сей, при­гла­ша­лась ос­тав­ша­я­ся в жи­вых ин­тел­ли­ген­ция, го­во­ри­ли о ли­те­ра­ту­ре, му­зы­ке, ис­кус­стве, бы­ва­ли в на­шем до­ме так­же из­ве­ст­ные пев­цы, при­ез­жав­шие в Ба­ку на га­с­т­ро­ли. Это бы­ло, как я знаю по рас­ска­зам стар­ших, про­дол­же­ние тра­ди­ций и со­хра­не­ние ат­мо­сфе­ры ве­че­ров в до­ме Та­ги­е­ва, Узе­и­ра Га­джи­бе­ко­ва, бра­ть­ев Ка­су­мо­вых. В те вре­ме­на те­сен был круг об­ще­ния азер­бай­джан­ской ин­тел­ли­ген­ции. В не­го, ко­неч­но же, вхо­ди­ли та­кие лю­ди, как За­рда­би и Топ­чи­ба­ши, ко­то­рый был ре­дак­то­ром круп­ной га­зе­ты, дру­гие слав­ные пред­ста­ви­те­ли на­шей эли­ты. Об этом мне то­же рас­ска­зы­ва­ли до­ма. Но обо всем этом я по­ста­ра­юсь рас­ска­зать в но­вой кни­ге, ра­бо­та над ко­то­рой про­дол­жа­ет­ся.