«МАЛЬЧИК, ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ЛЕПИТЬ?»

Общение с известным скульптором-монументалистом, академиком и ректором Азербайджанской государственной академии художеств Омаром Эльдаровым началось с его доброй и искрящейся улыбки. Она вмиг расположила к себе и настроила на дружескую беседу. Приемная ректора была полна посетителей, каждого из которых мастер радушно принимал, уделяя решению того или иного вопроса максимум необходимого времени. Бодрость, позитив, хорошее чувство юмора, простота Омара Эльдарова не совсем сочетались с представлением о человеке-глыбе, внесшем огромный вклад в историю искусства Азербайджана. И стоило нам только упомянуть о том, что мы не прочь побывать в святая святых его творчества - мастерской, как скульптор тут же с радостью откликнулся на нашу просьбу. Здесь мы раскрыли талант творца Омара Эльдарова как человека совсем с другой стороны. Место, в котором мастер ваяет свое вдохновение, располагается недалеко от академии, и более благоволит приятной беседе. В окружении того, что было сделано Омаром Эльдаровым, на руки скульптора, которыми он часто жестикулировал, хотелось смотреть бесконечно, как на горящий огонь. Ибо этими руками он сотворил то, что смотрело на нас и окружало - скульптуры были словно живые люди, в которые вдохнул душу мастер.

- На дворе лето - вы на работе. Предпочитаете работу отдыху?

- Пусть звучит это несколько высокопарно - но это мое проклятие. Так получается, что мне все время приходится что-то создавать именно летом. Хотя легче мне работается осенью или ранней весной. Но иногда складывается так, что кровь из носа, но работу надо сдать к сроку. Скульптуры Натаван, Физули и сейчас композицию Лютфи Заде я делаю в летний сезон - в октябре отмечается годовщина великого математика. Вот и получается, что работы непочатый край.

- Все же, где вам комфортнее: в мастерской или в академии, за ректорским столом?

- Отвечу на этот вопрос совершенно откровенно. И тут и там свои плюсы и минусы. Правда, где преобладает количество плюсов, трудно определить. В академии встречаешь много красивых, молодых лиц. Все они улыбаются мне широко и довольно-таки чистосердечно. Приятно. Во-вторых, вот заходите вы, кто-нибудь еще, можно побеседовать, обсудить что-то. А в мастерской у меня никого нет: ни красивой молодежи, ни бесед.

- Только ваш мир?

- Да, мой неодушевленный мир. Годами у меня выработалась привычка бывать одному. Ну, когда я работаю в мастерской, ведь так и бывает. Во время творческого процесса я стараюсь все делать сам, например, если надо, то подмету, что-то уберу. Если уж понадобится какая-то техническая или физическая помощь, то приглашаю кого-то и в это время либо ухожу, либо сижу рядом и наблюдаю, не работаю. И как только мастерская вновь оказывается в моем полном распоряжении, продолжаю работу. Потому что только в полной тишине и уединении совершенно непроизвольно в голову приходят профессиональные идеи и мысли. Вдруг. Незаметно. Как бы это странно ни звучало, но люди моей профессии работают по интуиции. Интуитивно мы добавляем какой-то штрих или, наоборот, убираем.

- А как же натурщики? С ними вы беседуете или все же работа идет в полной тишине?

- По-разному. Например, когда позирует человек, то в этом случае мне и позирующий мешает. Однако я стараюсь рассматривать его как застывшую, случайную форму.

Рисую с натуры очень редко, даже рассматриваю это как недостаток многих современных скульпторов. Если раньше скульпторы в основном были рисовальщиками, то сейчас я, как и многие другие, рисование использую как первый шаг в новой работе. Просто беру какой-то листочек на столе, набрасываю схемку и довольно быстро перехожу к материалу, которым лепят (воск или пластилин). И к настоящему рисунку, как это делали раньше, я не обращаюсь. Почему же раньше скульпторы много рисовали? Ответ прост: не было фото. Есть вещи, которые трудно запомнить, ведь складки на одежде человека меняются в зависимости от его телодвижений. Поэтому необходимо быстро зарисовать появившуюся композицию складок, а потом уже лепить. А сейчас взял фотоаппарат, щелкнул - и делов-то. Правда, я и этого не делаю, стараюсь просто запомнить фактуру. Ведь у каждого художника вырабатывается свой принцип работы.

- Значит, и в искусстве многое меняется, несмотря на кажущуюся статичность? Вы предпочитаете оставаться верным старой школе или все же пользуетесь новыми тенденциями?

- В молодости, если и пытался как-то активно отходить от устоявшихся норм, то сейчас нет. Хотя в мое время это делалось не так радикально, как сейчас. Сейчас в тренде инсталляция или концептуальное искусство. В инсталляции, к примеру, нет скульптуры в нормальном традиционном понимании. Там и рисунка, и лепки-то нет: там гвоздь, забитый во что-то, что где-то сыпется, льется. И представьте себе, это что-то означает. Я уже молчу про концептуальное - оно и того хуже. То есть таких новаторских позиций я не придерживаюсь. Но осознаю другое: во всем существует импровизация. Вот возьмем, к примеру, человеческое лицо: красивое, молодое, обаятельное. А таких лиц миллионы, но ни одно не повторяет другое. В искусстве тоже миллионы импровизаций, даже если оно стоит на жесткой академической основе. Что касается скульптуры, то это очень скупой вид искусства, где очень мало средств, особенно если вы обращаетесь к изображению человека. Ну, две ноги, две руки, туловище, одна голова. Мало средств для вариаций: нет красок, сюжета, пейзажа, сложно изобразить сразу множество людей.

- Как в таком случае выражают себя скульпторы?

- Тут уже надо импровизировать с композицией. Вот, к примеру, продемонстрирую вам эскиз Гусейна Араблинского - величайшего дореволюционного актера, который впервые сыграл женскую роль на азербайджанской сцене (демонстрирует эскиз). Как вы знаете, он был убит на сцене. И я решил сделать ему надгробье, где Араблинский, падая на сцене, цепляется за два занавеса. Сейчас я работаю над памятником Лютфи Заде. Многие считали, что я изображу некоего мудреца, который держится за подбородок и устремляет взор вдаль. Но ведь этот великий математик, повернувший точнейшую науку совершенно в другом направлении, был совсем иным человеком по своей фактуре. Он был такой весь живой, в рубашке, без галстука, с распахнутой курточкой и аппаратом в руках. Благодаря его теории сегодня Япония и Корея на 10 шагов впереди других стран в области технологий. Думая над его образом, я решил раскрыть именно эту его сторону. Так, в моей композиции Лютфи Заде стоит между двумя каменными стелами, олицетворяющими двери, и распахивает их.

- Что вас особо вдохновляет в творчестве?

- Красивые женщины (смеется) – они всегда меня вдохновляли. Не было бы женщин, не было бы наслаждения смотреть. Вершиной природного творчества является женщина. Я не говорю о моделях. А, например, о Венере Милосской, скульптура которой находится в Лувре. Она считается вершиной женской красоты, да и красоты вообще. Хотя и тут можно поспорить. Вот у русского художника Исаака Левитана в картинах «Золотая осень», «Вечерний звон», «Осеннее утро. Туман» олицетворением красоты является природа, а не женщины. И мне это не чуждо. Но каждому свое - у каждого, как это принято сегодня говорить, своя ниша. Видите, иногда я тоже стараюсь использовать всякие новые словечки (смеется).

- Как легче работать: по заказу или по собственному желанию?

- Физически легче, когда работа оплачена. Легче найти необходимые материалы и прочее. Но скульпторов и художников не было бы вообще, работай они только за деньги.

- Как ректор академии расскажите, что для вас главное в общении со студентами? Как вы поступаете, если чувствуете, что студент не талантлив и совершенно далек от творчества?

- У нас в академии курсы очень маленькие - по 10-15 человек, поэтому набор тоже небольшой. Думаю, что это не в моей компетенции определять - учиться студенту или нет. Он сдал экзамены, оплатил свою учебу, прошел все эти волнительные процессы и приступил к получению образования. К счастью, только 1-2 из 10 студентов бывают неталантливыми. Но что бы ни было, я стараюсь довести их учебу до конца. Остальные 8 оказываются вполне талантливыми. А половина из этих 8 отличаются чрезмерными способностями. Ведь наш народ генетически очень талантлив. Это можно видеть невооруженным глазом. К нам поступают ребята из сел на абсолютном нуле, которые ничего не умеют. Но он только возьмет глину в руки, и через год, гляди, воскликнешь: «Ух ты!», а через три твоему удивлению нет конца и края: «Боже, как он создал! Мне бы так». Я, правда, сейчас такое не создал бы.

- Вы хотите сказать, что у молодежи есть чему поучиться?

- Нет, не учиться, конечно. Просто приятно это видеть, знать. Могу сказать, что была бы востребованность в творческой молодежи, она имела бы огромные перспективы. В последнее время появляется много памятников, один за другим. Признаюсь, это не очень качественные работы и выполнены они не нашими выпускниками. Если судить по дипломным работам студентов нашей академии, то станет очевидно, что они выполнили бы эту работу на порядок выше. Но на молодых ведь серьезно не смотрят, предпочитая доверять это так называемым знатокам.

- И как же поступать в таком случае невостребованной молодежи?

- Понимаю, что ныне мы живем при не очень благоприятных обстоятельствах. Людей, наполненных энергией, талантом и творческими силами, очень много. Но они оканчивают вуз и не видят необходимости в себе. Таким, как Ван Гог, который был нищим, и Рембрандт, который после того, как поменял свой стиль творчества, стал невостребованным, не было нужды ощущать востребованность. Они продолжали свой путь так, как требовала их душа. Таких людей мало. Но все же я бы посоветовал нашей молодежи совершать подвиги и идти до конца. Понимаю, что сейчас время другое. Хочется пригласить красивую девушку в кафе, а для этого нужны деньги. У нас страна очень маленькая. Для такой страны иметь театр, оперу, драму, консерваторию, академию очень сложно, так как рынок сужается из года в год. Но без этих школ, кажется, что и страна не страна. Вот если бы у нас был рынок, как в Европе, то был бы и спрос на творчество.

- Многие ваши работы представлены за пределами Азербайджана. Скажите, как воспринимается наше искусство за границей?

- Двояко. Опять-таки в современном мире я и мне подобные переживаем кризис - трагический и острый. Искусство исчезает в широком объеме. Профессиональной элите подай концептуальное. На Западе очень мало людей, которые ценят академическое искусство. И на выставки такого искусства ходят очень мало. Не сказал бы, что посещаемость выставок концептуального искусства на высоком уровне, но у них есть пресса, которая выбирает какую-нибудь фигуру и раскручивает ее. Это индустрия. Бизнес, если уж на доступном языке выражаться.

- Бертольдт Брехт сказал: «Все виды искусства служат величайшему из искусств - искусству жить на земле». Совсем недавно вы отметили 90-летие. Расскажите о вашем искусстве жить.

- Такой вопрос мне не задавали (задумался)…. Если так широко рассматривать, то еврейский царь Соломон сказал, что еще неизвестно, кто счастливее: человек, который родился или еще не родился. Рождение человека начинается с плача. В этом случае плач можно рассматривать как признак жизни. И потом плач сопровождает его всю оставшуюся жизнь. Понимаете, в жизни столько бывает неприятного и неправильного. Человек проживает одну жизнь. До этого у него не было двух или трех жизней, поэтому он не знает, как поступать в той или иной ситуации. Это приводит его к бесконечным ошибкам: не те поставил приоритеты, не ту профессию выбрал и так далее. Приоритеты моей жизни были расставлены не мной. Назовите это судьбой или как-то иначе, но события так сложились, что я сегодня стал тем, кем я являюсь. Я родился в очень тяжелое время в 1927 году, когда был страшный голод и война. Жизнь была тяжелая, но ребенок этого не понимает. Первый год в школе казался целой жизнью, а потом жизнь ускорилась и стала двигаться все быстрее и быстрее.

- Значит, жизнь - это больше стечение обстоятельств, даже в выборе профессии?

- Что значит выбор профессии? Я с трех лет взял в руки карандаш и начал рисовать, как все маленькие дети. Мои родители, в особенности отец, поощряли это мое занятие. Даже скажу вам, отец как-то серьезно начал к этому относиться: привез мне из Москвы двухтомник итальянского живописца, архитектора и писателя Джорджо Вазари, который в своей книге описал всю эпоху Ренессанса; привез краски, альбом, много рассказывал о Ленинграде, где он учился. Затем мама определила меня в кружок одаренных детей. Но меня отказались брать, потому что группа оказалась переполненной. Мы уже хотели уйти и вернуться на следующий год, но тут к нам подошла высокая русская женщина Анна Ивановна Казарцева и сказала: «Мальчик, ты не хочешь лепить? Мы тебе дадим глину, а ты лепи, что хочешь: яблоко, зайчонка…» Так я был определен в скульптурный класс. Помню, когда я слепил какую-то фигурку, Анна Ивановна сказала мне: «Вот когда вырастешь, будешь ходить по городу и видеть свои скульптуры». Этими словами она зарядила меня на всю жизнь. Вот вам и случайность.

- Пророчество сбылось. Какие ощущения? Гордость?

- Казалось, что будет гордость. Но дело в том, что работа в мастерской одна, а на свету совсем другая. Ведь освещение меняется, солнце постоянно движется, времена года сменяются. Появляется много неожиданных моментов, о которых я и не предполагал. А надо бы предвидеть, но не всегда получается. Что поделать? Успокаивает, что и великие мастера ошибались. Вот, к примеру, знаменитая скульптура Микеланджело «Давид» смотрится хорошо только вблизи, потому что он не рассматривал ее издали, когда создавал. В результате, когда изучаешь его работу на расстоянии, весь пластический строй, вся эстетика меняется в худшую сторону. Но, с другой стороны, я не виноват, что скульптура Натаван все время остается в тени. А когда я ваял Гусейна Джавида, создал много деталей, рассчитывая, что будет много светотени. Но там, где стоит скульптура, при попадании на нее солнца получается непонятно что.

- Ваша мастерская… она очень интересная…

- Построил новую мастерскую на свои деньги. С жильем, с выставочным залом. Круто. Ужасно круто. Хвастаюсь. В Баку нет такой мастерской. Завещаю ее своим внукам или правнукам. Хотя все правнуки живут за границей. В Лондоне у меня три внучки и сейчас внук родился. А во Франции внук и внучка. Точнее, уже правнук и правнучка. Это я нарочно так говорю иногда, чтобы не думали, что я совсем уже старый (смеется).

Старая моя мастерская приводила в восторг иностранных корреспондентов. Все так и норовили заснять ее. Помню, в Баку отмечалось какое-то важное событие, и ко мне отправили бригаду людей, чтобы привели мастерскую в приличный вид. Мол, немцы едут, не можем ударить лицом в грязь. Я не согласился: «Вот приедут немцы, посмотрим, что скажут на мою мастерскую. А там уже решим». Как только немцы открыли дверь, пришли в восторг: там склянки, тут арматура… теснота, но пахнет творчеством. Сейчас порядок. Мне комфортно, а вот корреспондентам не очень (смеется).

- Вы создатель психологических скульптур многих знаменитых личностей. Что насчет лиц в повседневности?

- Полным-полно. У меня есть композиция «Четыре цвета времени», которая представлена в образе четырех женщин, олицетворяющих времена года. Вот посмотрите - лето я отобразил в лице юной девушки лет 14-15. Это образ моей дочери. Теперь смотрите на эту скульптуру. И это она, и тут тоже (указывает на разные работы). Сейчас моей дочери 50 лет. В юности ее фактура мне была весьма по душе. В моем понимании она была прообразом прекрасного. Поэтому она у меня появлялась везде.

- Известно, что вам позировал сам Гейдар Алиев. Интересно, о чем вы беседовали во время работы?

- Гейдар Алиев был такой человек, с которым можно было говорить много и о разном. Мне сообщили, что Гейдар Алиев сам выбрал мою кандидатуру для выполнения этой работы. Помню, наша работа длилась два часа: час он сидел, а второй час я его попросил постоять. Он согласился. Как я отмечал, складки человека меняются в зависимости от его положения, когда сидишь - одни, встаешь - другие. И вот в дальнейшем эта работа стала основой всего того, что я делал по личности Гейдара Алиева.

- Сегодня Баку быстро меняется и приводит в восторг туристов. А вы? Есть что-то, чего вам не хотелось бы менять в облике родного города?

- Сейчас построил дом, где располагается и моя мастерская. Я много работал и копил деньги на этот проект. Даю вам честное слово, что этот дом построил на свои честно заработанные деньги. Здесь мне очень комфортно: такие комнаты широкие, коридоры, мастерская просторная. Но моей жене не нравится: «В старой квартире так хорошо было - вот в спальню дверь, чуть пройдешься - и вот кухня, туалет. В старой квартире была передняя другая, хорошая». Это она говорила про переднюю, которая была метр на метр в немного исправленной «хрущевке» в Доме художников. А в новом доме у нас такие передние красивые, причем на каждом этаже.

К нашему городу у меня такое же восприятие. Город Баку был единственным в советское время городом, в котором не было крыш из-за сильных ветров. Его даже официально в архитектурной науке называли бескрышным ренессансом. Некоторые дома имели крыши, но совсем маленькие, покрытые киром. Безусловно, я тоскую по тому Баку, где не было машин, где с крыши маленького двухэтажного дома можно было созерцать весь город как на ладони. А сейчас твой вид из окна на другое высотное здание. Многие говорят, что не нужно было строить высотки, надо было оставить двухэтажки. Но это уже не зависит от того, правильно это или неправильно.

- Спасибо за интересную беседу. Желаем вам крепкого здоровья, интересной и плодотворной работы.

- Спасибо!