«АКТЕРОМ Я СТАЛ ИЗ ЛЮБОПЫТСТВА»

Принято считать, что актерская профессия, являясь публичной, по умолчанию предполагает желание актера все время оставаться в центре зрительского внимания. Но это не всегда так. Бывают и исключения. Именно к такому исключению и относится актер Русского драматического театра (РДТ), заслуженный артист Азербайджана Фуад Османов. Он не любит объективов: ни фотоаппарата, ни кинокамеры. Да, именно так: не любит. И хотя снимался в кино неоднократно, но так и не смог «полюбить» объектив. Такого затяжного романа не случилось в его профессиональной судьбе, но он ни капельки об этом не сожалеет, считая себя театральным актером. Потому что Театр – это его всё: и второй дом, и муки творческих поисков, и развитие аналитической мысли, и поиски самого себя, и возможность профессиональных экспериментов. Словом, Театр – это давно уже смысл и стиль жизни. А еще – он не любит давать интервью. Считает, что журналист не должен быть посредником между актером и его зрителем. Для открытого диалога между этими сторонами существуют спектакли, которые и должны «рассказывать» об актере всё, что может заинтересовать в нем зрителя. С точки зрения профессии, разумеется. Что же касается его личной жизни, то это тот ареал обитания, который принадлежит только ему и его семье. И туда он не впускает никого.

- Я окончил факультет актерского мастерства (мастерская народной артистки Азербайджана Шафиги Мамедовой) и вместе с Андреем Балыкиным получил распределение в Русский драматический театр. С первого же дня нас приняли в монтировочный цех, и мы отправились в этом качестве на гастроли в Одессу.

- И вы согласились?

- Согласия у нас никто и не спрашивал. Это, по тем временам (1990), было нормой. Несколько месяцев трудовой терапии за кулисами, и ты узнаешь о творческом процессе гораздо больше, чем за год работы во вспомогательном составе. Но уже в сентябре, по возвращении из отпуска, нам доверили роли «молчаливых» персонажей в сказке. Нашей радости не было предела: нам позволили выйти на сцену и играть рядом с маститыми артистами! Ощущение было таким, как будто нас наконец-то приняли в братство избранных. Мы приходили в театр, и нам казался просто невероятным тот факт, что мы - в одном пространстве с легендарными актерами и выходим на сцену, где играют Мелик Дадашев, Лев Лазаревич Грубер, Рахиль Соломоновна Гинзбург, Татьяна Гросс, Александр Шаровский…

- Кто же из них для вас был тогда самым-самым авторитетным?

- Каждый из них был личностью. И у каждого можно было чему-то учиться. У Грубера, например, глубокому аналитическому исследованию характера персонажа, у Мелика Дадашева – тонкости психологической игры. Меня тогда поразила его игра. Он был непревзойденным мастером и умел найти такую выразительную деталь в действии персонажа, которая была настолько убедительной и знаковой, что делала его игру незабываемой. Я и сейчас помню до мелочей, как именно умирал его Мендель Крик в спектакле «Закат». И заново переживаю то эмоциональное потрясение, которое получил от его игры в этом спектакле.

- Меня всегда немножко удивлял тот факт, что мальчики в детстве тоже мечтают стать актерами, стремясь на сцену. Мне всегда казалось, что у этой профессии ярко выраженное женское начало. И когда я думаю о том, что и вы в детстве мечтали о сцене, это входит в противоречие с моим представлением о вас, избегающим интервью, кино и телевидения.

- А я и не мечтал. Все произошло как-то само собой. Сейчас я понимаю, что толчок естественному желанию самовыражаться через танец и пение дала мне моя мама. Она была очень артистичной: великолепно пела, танцевала и играла на пианино. И хотя была самоучкой, сумела и мне привить любовь к этому. Это было естественным состоянием ее души, которое передалось и мне. Дома у нас постоянно собирались гости, и домашние концерты были вполне привычным явлением для всех. Поэтому и для меня петь и танцевать было явлением вполне обычным, привычным и закономерным. Модель такого общения в часы досуга тоже казалась вполне естественной и даже обыденной. А когда мама, которая мечтала, чтобы я стал великим певцом, как Муслим Магомаев, отвела меня в хореографическое училище, я воспринял это как продолжение домашних импровизированных концертов.  

- Но почему именно хореография, а не, скажем, вокал в музыкальной школе?

- А-а-а, вот это было сделано в целях укрепления моего физического здоровья! Видимо, кто-то дал моей маме добрый совет. Ну а поскольку танцевать я любил, то мама и решила, что обучение пройдет с удовольствием. Собственно так оно и было. А потом я поработал в ансамбле хореографической миниатюры под руководством Фархада Велиева, отслужил в армии и в 1986 году поступил в Институт искусств им. М.Алиева (ныне Университет культуры и искусств).

- Почему именно на актерский?

- Из любопытства. Интересно было почувствовать себя каким-то другим человеком. Так я и попал на курс народной артистки Шафиги Мамедовой, став потом одним из ее любимых учеников.

- Она помогла вам понять, что ваш выбор будущей профессии сделан правильно?

- Она научила любить профессию и Театр. А университеты практического проникновения в тайны сценического ремесла я проходил здесь, в РДТ.

- Можете сказать, что сегодня вы знаете и умеете всё, что положено знать и уметь в этой профессии?

- Шутите? Знать и уметь в актерской профессии «всё» невозможно. Жизнь не стоит на месте. Она, развиваясь, видоизменяется. А вместе с ней и Театр, и профессия актера в том числе. Я думаю, что что-то умею, понимаю и знаю об этой профессии. Что-то из ранее известного переосмысливаю. Что-то открываю заново. Например, в ряду определений – «работать в театре» и «служить на театре». Раньше мне казалось, что это - одно и то же. Только применяется более современная форма глагола – «работать» вместо устаревшей «служить на…». Но нет! Не в этом дело, а в понятиях. «Работать» - значит выполнять рутинную работу, а «служить» - быть постоянно в творческом процессе. 

- А что для вас означает понятие «быть в процессе сотворчества» с коллегами по сцене?

- Это значит выработать структуру взаимодействия на уровне партнерства. Выйти на сцену вместе с другими актерами, произносить свой текст, не нарушая мизансцен режиссера, – это еще не значит быть партнером. Партнерство – это особый дар.

- Но ведь и не каждый, кто выходит на сцену, может считаться актером! Некоторые думают о себе, что они актеры, но так и не становятся ими за всю свою долгую театральную жизнь. Выучить текст и передвигаться по сцене недостаточно для того, чтобы иметь отношение к этой профессии.

- Я говорю о тех, кто имеет право на звание актера. И, кстати, передвигаться по сцене - это тоже целая наука, требующая навыков и знаний.

- Согласна. Предполагаю, что желание «тянуть одеяло на себя» присуще людям, не уверенным в своих профессиональных силах. Или вы полагаете, что такой стиль самолюбования – не профессиональная, а черта человеческого характера?

- Думаю, что это и человеческий, и профессиональный факторы. Здесь трудно, да и не нужно отделять одно от другого.

- Так что же такое хороший партнер на сцене?

- Это профессиональное наслаждение. Это, как дышать в унисон, чувствуя друг друга почти кожей. Только при этом условии вы во время действия спектакля, который играете, может быть, в сотый раз, сможете творить, создавать то, что на высоком языке теоретиков называется Искусством с большой буквы.

- В вашем сценическом опыте случалось пережить это состояние?  

- Конечно! И если ты хоть раз «попал» в это состояние, то будешь стремиться к этому снова и снова. Поэтому в устах актеров выражение «мой партнер по сцене» - это не просто похвала, а признание уровня мастерства коллеги.  

- В последние годы вы не перегружены репертуарными работами. Не жалеете, что выбрали именно эту профессию?

- Нет. Моя профессия – это состояние ума и души 24 часа в сутки. И если нет работы над новой ролью, то есть идущие спектакли, в которых всегда можно что-то дорабатывать, пока спектакль не снят с репертуарной афиши. Я испытываю потребность быть в состоянии постоянного диалога с профессией.  

- А есть ли у вас роли, где, как вам кажется, вы не «дотянули» до идеального воплощения характера?

- Да. И не одна. Но больше всего сожалею о роли Кромвеля в спектакле Шаровского «Королевские игры». Я «не дотянул» его до нужного уровня. До сих пор сожалею об этом. Сейчас бы я сыграл Кромвеля иначе.

- Оглядываясь назад, в то почти 30-летнее прошлое, можете ли сказать, что осталось что-то несыгранным из того, что уже никогда не сыграть?

- У меня не было навязчивой мечты или какого-то гипертрофированного желания сыграть Гамлета или, к примеру, Ромео. Но в юности мне очень хотелось сыграть Остапа Бендера и Отелло. Почему Отелло? Да потому, что я всегда был жутко ревнивым. Мне казалось, что так, как я понимаю страсти Отелло, никому не понять. Ну и потом… В молодости я переиграл такое количество возрастных героев, что для молодых просто не оставалось места во времени! А теперь, в силу сегодняшнего моего возраста, уже не сыграть тех молодых героев, которые не сыграны. Так какой смысл говорить об этом вообще? Единственное, чего бы я хотел, – быть занятым в интересной пьесе, работать над интересной ролью, необычным характером и с интересным режиссером.

Он говорил, а мы вспоминали всех его персонажей, появлявшихся на сцене в разные годы, а потом уходивших в прошлое, становясь театральной историей: Коммивояжера («Лето и дым»), Федю («Приятная женщина»), Луи Ламара («Люби меня, дорогой»), Литработника («Мой любимый сумасшедший»), сэра Тоби Бэлча («Что угодно!!!») и многих других. Герои прошлых лет и герои, живущие на сцене сегодня. Комедии, драмы, трагедии, мелодрамы – театральные жанры, в которых актер Фуад Османов чувствует себя вполне комфортно. В этом коротком перечне нет и трети того, что было создано актером за тридцать лет службы Мельпомене на сцене Русского драматического театра. А ведь были еще и сказки, и пародийные миниатюры, и пародийные шоу-представления!

- Скажите, вы считаете себя актером, который может одинаково свободно чувствовать себя в любом жанре?

- Не могу ответить на этот вопрос утвердительно. В моем послужном списке больше комедий, чем других жанров. Не знаю, как бы я чувствовал себя в трагедии, если бы мне пришлось сыграть, скажем, Отелло! А вот если бы довелось играть Остапа Бендера, то точно знаю как!

Только на секунду показалось, что в глазах у актера промелькнуло чувство грусти, а может, легкой тоски по несбывшемуся. Подумалось о быстротечности профессиональной жизни актеров, о зависимости профессии: и от человеческого фактора, и от обстоятельств, и от случайностей разного рода. Актеры – это люди, которые часто идут по жизни с обнаженными нервами, как будто у них вовсе нет защищающей их кожи. Они уязвимы, ранимы, обидчивы, как дети. И злые, как дети. И жестокие, как дети. Но в этой злости и жестокости столько внутренней незащищенности и стремления к гармоничному слиянию с миром! Разные по складу души, ума, мировоззрения – они нуждаются в любви: режиссера, зрителя, руководства. Только тогда они могут творить, паря на крыльях творчества, как птица, взметнувшаяся к Солнцу! Удивительные и загадочные существа – актеры! Это люди особого склада. Они могут жить долго и счастливо только в атмосфере любви, когда профессионально востребованы и могут «говорить» со своим зрителем на том языке искусства, который понятен, интересен, важен и нужен.

- Очень часто актеры, не перегруженные репертуарными спектаклями, уходят в параллельное творчество. А вы?

- Не могу этим похвастать. Периодически возникающие съемочные проекты (художественные фильмы, реклама) или озвучивание я не отношу к параллельному творчеству. Тяги к изобразительному искусству на уровне практического освоения предмета у меня нет, хотя я бесконечно уважаю и где-то даже завидую таланту создавать живописные полотна. Будучи профессиональным танцовщиком, я интересуюсь развитием хореографического искусства и у нас, и за рубежом, и радуюсь высокому исполнительскому мастерству, если увиденное доставляет мне эстетическое и профессиональное удовольствие. Ну вот, пожалуй, и все. Хотя нет. У меня появилось ощущение, что стало тесновато в своей профессии. Хотелось бы попробовать выйти за ее ограничительные рамки.

- Это возможно, только если вам захочется попробовать свои силы в режиссуре. У вас есть такое желание?

- Можно сказать и так. Но это не значит, что я мечтаю о смене профессии. Нет. Я всего лишь хочу попробовать создать свою интерпретацию драматургической истории. Разыграть с актерами придуманную драматургом историю, так, как я ее вижу, чувствую, понимаю. Я получил поддержку моей идеи и у главного режиссера Александра Шаровского, и у директора Адалята Гаджиева.

- Это было проблемно?

- Нет. У нас демократичное, толерантное, понимающее руководство. Мое желание было встречено с пониманием. Так что если можно расценить идею постановочного эксперимента как мою попытку заняться параллельным творчеством, то при помощи и поддержке руководства театра она вполне может осуществиться. И я им благодарен за это понимание.

- Мы, повзрослев, все-таки в чем-то остаемся детьми. Ждем Нового года, как волшебного праздника, надеясь на чудо. Но актеры, по моим наблюдениям, остаются детьми до глубоких седин. Вы любите получать подарки?

- Скорее да, чем нет.  

- А сами любите дарить подарки?

- Да. Но процесс выбора подарка меня занимает больше, чем сам момент вручения. И еще, пожалуй, мгновение радости в глазах человека, которому удалось подарить нужную для него вещь.

- Вы моложе своего театра на 45 лет. Согласитесь, разница немалая. В 2020 году РДТ, которому вы служите 30 лет, отметит столетие. Век! Что бы вы пожелали Театру, когда его возраст сравняется с веком?

- Награды. Заслуженной и долгожданной.  

- Вам в наступившем году исполнится 55. Что бы вы пожелали в новом, 2019 году самому себе, коллективу театра, родным и друзьям?

- Я не буду оригинальным. Пожелания мои просты. Прежде всего всем гражданам моей страны - мира, здоровья, благополучия и радости. Себе и своим коллегам – любви к творческому процессу и сценическому пространству, умения ценить искусство в себе. Театру – процветания. Руководству – процветания. Всем нам – любви, терпения, взаимопонимания.