ГАСКОНСКАЯ СКАЗКА И НЕБЕСНАЯ ШУША

Нигяр Нариманбекову по праву называют азербайджано-французской художницей, так как ее творчество впитало и органично соединило две разные культуры. И это неудивительно, ведь Нигяр ханум родилась в азербайджано-французской семье. И потому яркий колорит шушинских гор, горячий ветер и яркое бакинское солнце вкупе с мягкой французской пастелью у нее в крови. Но как утверждает сама именитая художница, дело не столько в факте рождения в интернациональной семье, сколько в самом детстве. В нем были французские сказки, альбомы импрессионистов и живопись выдающегося отца и его друзей - культовых и знаковых художников Азербайджана середины XX века.  

- Вас называют «французской азербайджанкой». Насколько точно это определение? Что у вас от азербайджанской и французской культур? Насколько гармонично в вас сочетаются такие разные художественные традиции?

- Начнем с того, что в моей крови смешались две великие культуры - французская и азербайджанская. Моя бабушка Ирма Ля Роде - уроженка города По на юге Франции, изумительной красоты мест. Дедушка Фарман Ягуб оглу Нариманбеков - азербайджанец из города Шуша. Они встретились в 1918 году в Тулузе. Дело в том, что в период АДР мой прадед Амирбек Нариманбеков, в ту пору генерал-губернатор города Баку, послал 100 талантливых азербайджанских студентов учиться в лучшие вузы Европы. Среди них был и мой дед. Он отправился в университет Тулузы для получения специальности инженера-энергетика. В этом же университете училась на кутюрье моя бабушка. Они полюбили друг друга с первого взгляда, затем поженились. И в 1926 году, когда молодые переехали в Кан, что на севере Франции, где они продолжили учебу в магистратуре, родился мой папа Видади Нариманбеков.

В 1930 году они вернулись уже в советский Азербайджан - дедушка очень скучал по родине и хотел показать бабушке Шушу. Есть даже фотография, где бабушка сидит и держит на коленях маленького папу на фоне шушинского серпантина. Надо сказать, что бабушка была в невероятном восторге от Шуши, где подружилась с азербайджанской элитой и аристократами, знающими языки. Ей было там комфортно, она ощущала себя абсолютно своим человеком, хотя никаким другим языком, кроме французского, не владела.

В 30-е годы бабушка привезла из Франции книги, которые в советском Баку увидеть было невозможно. Это были альбомы импрессионистов, Ван Гога, Ренуара, Гогена, Матисса, я помню их с рождения. Мы с братом их постоянно листали и рассматривали. Нас учили, что вот именно так надо чувствовать форму, цвет, композицию. Бабушка до конца жизни шила платья, пальто, шляпы, ее клиентками были знаменитые женщины Азербайджана, такие как Эльмира Шахтахтинская, Сара Ашурбейли, Амина Дильбази, которым бабушка создавала невероятно яркие и элегантные образы. Она была творческим человеком, и это передалось также мне. Французская живопись, книги, культура впитывались вместе с воспитанием: говорили мы с бабушкой только по-французски, она нам рассказывала сказки, пела французские песни. Но в то же время параллельно была Шуша, которая тоже «текла» в наших жилах. Это музыка, колорит, переходы цвета, горы, птицы, ручьи и водопады… Мы в детстве проводили в Шуше каждое лето. И до сих пор во время работы во Франции, на выставках мне говорят, какой интересный у вас стиль, как он называется. А я сама его придумала: он называется онирический хроматизм - цветные сны и сновидения. Я создаю на холсте сказку. С восточными и западными нотками, с дивными персонажами, портретами красивых людей, птицами с лицами людей, животными, которых нет в природе. Возле моих картин всегда собирается большое количество людей. Причем есть те, кто уже хорошо меня знает. Они приходят посмотреть мои новые работы и всегда отмечают этот волшебный стиль - как будто картина светится изнутри. Это происходит, я считаю, благодаря тому «коктейлю», который получился в результате микса двух великих культур - азербайджанской и французской.    

- Вы, как и ваш отец, народный художник Видади Нариманбеков, живете и в Париже, и в Баку. Эта любовь к Франции в вас заложена генетически, учитывая историю вашей семьи, или отношение к этой стране в вас формировалось постепенно? И какое влияние на вас как на художника оказала французская живопись?

- Я уже давно живу во Франции, с конца 90-х годов прошлого века, потому что мы по крови французы, а папа вообще родился во Франции, в городе Кан, поэтому генетически эта страна всегда нас притягивала. В советское время, когда я была совсем маленькая, было сложно ездить за границу, а я мечтала о том, что поеду на родину бабушки. Она всегда говорила, что я увижу Париж, музей Орсе, Лувр, пройду по его залам и увижу нашего любимого Доминика Энгра, Делакруа, французский неоклассицизм... И, наконец, в 90-е мы все вместе отправились во Францию, и Париж оказался именно таким, каким я его рисовала в своих мечтах. Это был город музыки, поэзии, вдохновения и романтизма, витающих в воздухе.

Первые годы я жила в Булони, в богемном районе Парижа, где обитали актеры, художники и скульпторы. И я помню эти запахи роз, кофе, свежеиспеченного багета, белый холст... Короче все, что существует в виде стереотипа об атмосфере Парижа,   оказалось правдой. Маленькие кафешки, их завсегдатаи, которые с утра пьют кофе и читают газеты, и я, которая любит ходить с блокнотом и делать зарисовки. И слушать уличных музыкантов. Этот французский колорит присутствует в моих картинах.

Я уже не говорю о том, что раз в неделю обязательно хожу в Лувр, чтобы напитаться этой энергией, чтобы держать внутреннюю планку на уровне великих мастеров. Это для меня очень важно. В детстве в Баку, а мы жили на улице Парковой, где сейчас красивые парки, а тогда это были одноэтажные домики с итальянскими балконами и кучей соседей, каждый вечер к нам в гости приходили папины друзья, художники. Они приходили из мастерских, собирались у нас, пили чай под большим тутовым деревом: Саттар Бахлулзаде, Виктор Галявкин, Горхмаз Эфендиев, Муслим Аббасов, Фархад Халилов. И я, которая весь день сидела за мольбертом, бежала к ним и показывала какую-нибудь новую акварель. И они очень хвалили меня. А дядя Саттар Бахлулзаде брал меня на руки и говорил, что я буду великим художником.

У меня было невероятное детство. Помню, бабушка забирала мои художественные работы и вешала их у себя на стенах в квартире, она очень любила мое детское творчество. Все мое детство было наполнено музыкой, стихами, живописью великих личностей. И сейчас, живя в Париже, я ощущаю это как багаж моей жизни. 

- Хотели ли ваши родители, чтобы вы и ваш брат занимались живописью? Какой была первая реакция на ваши детские и юношеские работы?

- Тут не было и доли сомнения, что я буду художником, это было настолько естественно! Бабушка, которая делала фантастически красивые зарисовки, эскизы своих будущих платьев, продолжала творить, даже находясь в ссылке, - они с дедушкой были арестованы в 1937 году, когда колесо сталинских репрессий «проехалось» по Азербайджану. Лишь только за то, что она была француженкой, ее сослали в Казахстан. Дедушка - сын губернатора Баку, племянник Нариманбека Нариманбекова, видного общественного и политического деятеля, члена Закавказского сейма, Национального совета Азербайджана и азербайджанского парламента, одного из тех, кто подписал акт о независимости Азербайджана 28 мая 1918 года, обвиненного в пантюркизме и расстрелянного на острове Наргин, - был сослан на Колыму.

Так вот бабушка, будучи в ссылке в Казахстане, а затем в Самарканде, постоянно шила и говорила, что творчество не дало ей погибнуть. Это уникальный случай: не зная русского языка, она сумела быть нужной даже в ссылке. По ее рассказам, в женском бараке лагеря для иностранцев, где ее окружали женщины разных национальностей, по утрам она вставала на стол и пела им «Марсельезу», таким образом поддерживая дух обитательниц барака. Ее пение разносилось по всему женскому лагерю и даже достигало слуха заключенных в мужском лагере, который располагался неподалеку. Кстати, русский писатель Варлам Шаламов рассказал о моей бабушке, которая каждое утро в бараке пела «Марсельезу», в своей книге «Колымские рассказы» .  

Поэтому, как вы понимаете, не стать художником не было никаких шансов. И если продолжить тему творчества, то знаете, в самые печальные моменты моей жизни именно живопись, холст и краски меня спасают, как когда-то мою бабушку спасали шитье и музыка. И когда люди, собирающиеся у моих картин, говорят, что они все чувствуют, это, конечно, великое счастье. Мы все родом из детства.   

- Есть художники, которых не волнует «слава земная», другие же стремятся к успеху. К какой категории вы себя причисляете?

- Я не верю художникам, которые говорят, что их не волнует слава. Если воспринимать славу как отклик на твое творчество в душах людей, то это прекрасно. Награждение какими-то орденами, грамотами и прочее - этого может и не быть, хотя это и здорово, и приятно, когда тебя официально отмечают и награждают. Но я считаю, что художник не может не участвовать в выставках, арт-проектах, потому что в противном случае он лишается связи с публикой, со зрителем. Поиск своей аудитории, тех людей, которые тебя понимают и ждут, происходит именно на выставках. Поэтому я никогда не отказываюсь от участия в крупных арт-проектах в разных странах Европы и в Азербайджане, где я уже провела несколько выставок. Слава необходима, если под ней понимать любовь зрителей к твоему творчеству. То, что люди стремятся приобрести твои картины, вешают их у себя дома, кому-то ты их даришь, кто-то покупает на выставках, в салонах, а значит, они продолжают жить в чьих-то домах, - большое счастье. Я очень горжусь тем, что в бакинской мастерской у меня практически нет ни одной картины, все ушли в народ. 

- Когда у писателя спрашиваешь, какая из его книг самая любимая, он отвечает - последняя. Как с этим обстоит у художников? Есть ли любимые и нелюбимые работы?

- Я не могу родить ребенка без любви, если можно так образно выразиться. Это же можно сказать и о творчестве. Поэтому все мои работы созданы в любви и с любовью, начиная от карандашных зарисовок и заканчивая живописными работами. Существуют творческие ступени, этапы, как и в жизни: взросление, или, как у Пикассо, розовый период, а потом кубизм, абстракционизм. Есть картины, созданные в глубокой юности, я их очень люблю, они молодые, даже где-то наивные. А потом уже были созданы зрелые по духу работы, был даже сюрреалистический период, с драмой, я написала целую серию картин, но ни одной не осталось. Все в частных коллекциях - во Франции, Азербайджане, России и других странах. Картины - как люди, они имеют возраст. К примеру, очень зрелые работы свидетельствуют о переосмыслении всей твоей жизни. И, конечно, самая любимая, последняя серия, когда ты чувствуешь, что дозрел до определенного уровня и работаешь в каком-то еще более обогащенном стиле. Сейчас у меня особенный период. У меня есть акварель, пастель, масло, но графика имеет для меня особое значение. Если, работая маслом, а это довольно долгий процесс, создаешь полотно в несколько этапов, то графические работы рождаются буквально за час-полтора. Большое количество картин у меня уже приобрели ценители графики. Но есть еще немало работ, и их я держу для будущей выставки.

Довольно часто в качестве почетного гостя я принимала участие в кулинарных конкурсах, к примеру, у Фахранды ханум Гасанзаде, где всегда победителям дарила свою графическую работу. И участники стремились к этому, делали потрясающие национальные блюда, знали, что Нигяр Нариманбекова наградит своей картиной. Кроме того, моя графика была использована при создании книжных обложек. Я давно работаю в коллаборации с прекрасной азербайджанской писательницей Лалой Умуд. Обложки всех ее книг оформлены мной. Это и «Агабала», которая вышла совсем недавно, «Интуиция», «Клоун и балерина», «Время колокольчиков». Скоро выйдет роман «Чертополох» с масляной живописью, готовится серия сказок «Когда цветет харыбюльбюль», тоже с моей обложкой.

Хочу сказать, что графика стоит особняком в моем творчестве. Если живопись надо долго обдумывать, готовиться и только потом выплескивать на холст, то графика делается быстро, ассоциативно, в этом смысле она напоминает легкую поэзию. Поэтому графические листы - это отдельная история в моей жизни. 

- Летом культурная жизнь теряет интенсивность. Что любителям живописи ждать в ближайшие месяцы, какие выставки и где пройдут с вашим участием?

- Да, летние месяцы - это мертвый сезон в плане выставок и арт-проектов. Люди отдыхают, набираются сил. Но у меня нет такого понятия. Для меня лучший отдых - это кисть и холст. Когда я не работаю, то чувствую, что заболеваю. Мою работу я могу сравнить с подъемом на вершину. Когда ты делаешь набросок, смешиваешь краски, делаешь мазки, адреналин приливает к сердцу, начинается прямой контакт с Космосом, с Богом. А когда заканчиваешь, то просто не понимаешь, как ты это сделал. Это высший пилотаж. Без этого адреналина я не могу жить.

В настоящее время я работаю над картиной, которая будет представлена в Салоне французских художников в 2024 году. Этот салон, организованный более 600 лет назад Людовиком XIV, ежегодно проводится в самом большом выставочном зале Гранд-Пале под патронажем президента Франции. Работы отбирает жюри, состоящее из 30 академиков, их имен никто не знает, потому что состав засекречен. Члены жюри отбирают по одной картине у каждого художника или вообще ничего не выбирают, если работы не дотягивают до критериев салона - Академии художеств Франции. И я очень горда, что уже несколько раз выставлялась здесь от Азербайджана, была единственной женщиной, которая участвовала в этом смотре европейской живописи очень высокого профессионального уровня. Ну и, конечно, работаю над большим количеством заказов, портретов в моем сказочном стиле, который очень полюбился людям. Если у меня получится привезти свои работы из Парижа, то уже летом может состояться моя выставка в Баку. В противном случае мероприятие придется перенести на более поздний срок, ближе к Новому году. Еще запланированы выставки моих учеников, с которыми я занимаюсь в Баку.

В период пандемии, когда у меня заболела мама, я приехала из Парижа в Баку. Однако сидеть сложа руки не могла и поэтому приняла участие в большом количестве проектов, среди которых первый международный фестиваль «Харыбюльбюль» в Шуше. Это был очень интересный проект: 13 художников из разных стран мира расписали в своем стиле и манере скульптуры харыбюльбюль. Мы посетили разрушенные Агдам и Физули, поднялись в это чудо, Шушу, где наши скульптуры на фоне шушинских гор и под звучание мугама создавали невероятное зрелище. Знаете, я целовала шушинскую землю, на которой родились мои предки.

Так что я осуществила в Баку много проектов. Хочу упомянуть о выставке, которую мы с моими учениками - от 6 до 75 лет - провели в нашем Союзе художников. Она была посвящена шехидам, погибшим в  44-дневной Отечественной войне. Картины, представленные в зале, произвели очень сильное впечатление на собравшихся.

- Как европейские зрители реагируют на азербайджанское изобразительное искусство? Как на экзотику? Или нашу национальную живопись можно считать частью западноевропейской школы изобразительного искусства (темы, сюжеты, манера и пр.)?

- Я считаю, что нет такого понятия, как экзотика. Колорит должен присутствовать обязательно, а в работах азербайджанских художников - это еще и национальный колорит. Как в кулинарии. Но искусство, как и музыка, живопись, существует по определенным канонам, и они понятны абсолютно всем. Техника может меняться. Азербайджанская школа более яркая по цвету, потому что у нас много солнца, море, почти не бывает пасмурных дней, долгое лето, оттого и краски яркие, живопись открытая. Европейская школа более утонченно-деликатная, цвета спокойные, пастельные, умеренная интенсивность. Да, в этом мы отличаемся. Но хорошего художника понимают во всем мире, ему не нужны какие-то особые приемы, потому что язык живописи - это своего рода эсперанто, и потому он понятен везде. И в Азербайджане есть такие художники, которые говорят со всем миром на своем языке, и их понимают. Это Таир Салахов, Видади и Тогрул Нариманбековы, Саттар Бахлулзаде, Фархад Халилов, Горхмаз Эфендиев... Это самый высокий уровень.

Когда я создаю полотно, хочу, чтобы его поняли все и мне не приходилось что-то объяснять. На последнем салоне члены китайской делегации подходили ко мне, японцы были в восторге, французы и, конечно, наша диаспора.   

- Помимо создания живописных работ, участия в выставках вы занимаетесь и педагогической деятельностью. Что главное, основополагающее вы стараетесь привить вашим ученикам, что имеет отношение не к ремеслу, а к искусству?

- Только собственный пример. Они видят мои дипломы, которые висят на стенах, они знают, что я участник нескольких арт-проектов, выставляюсь в салонах бизнес-арта с 2013 года, в салонах Пьера Кардена на Елисейских полях, в Лувре, «Художники мира» в Монако и Каннах, а также имею персональные выставки. Мой самый значимый диплом «Золотое полотно 2016 года» за картину-диптих «Адажио», который выдан мне национальной ассоциацией культуры Франции. Конечно, есть еще масса других, не менее почетных и важных. Поэтому я внушаю им, что надо стараться быть сильным и хорошим художником, чтобы добиваться больших успехов и признания публики. Стремиться к тому, чтобы люди хотели приобрести твои картины, любоваться ими у себя дома. Я их мотивирую. Но и я тоже подпитываюсь от своих юных учеников - их современной молодой энергией, бунтарством, духом свободы. Потому что ученик и учитель - это сообщающиеся сосуды.