ПРЕМЬЕРА ПОД ЗАНАВЕС

Не хочется вслед за классиком восклицать: "Любите ли вы театр? Любите ли вы его так, как люблю его я: со всем пылом и страстью души?" А уж тем более не хочется восклицать призывно: "Так идите и умрите в нем!..". Век девятнадцатый и век двадцать первый не совпадают своими оценочными критериями. Театр романтических идей, реалистических  позиций  многим уже давно кажется "преданьем старины глубокой". И поэтому все чаще и чаще нам приходится видеть на отечественных театральных подмостках невнятные режиссерские опусы, которые в лучшем случае состоят из выразительных картинок действия, не связанных объединяющей постановочной мыслью, в худшем - из сплошных претензий на некую современность. Однако за этой претензией нет  главного: понимания постановщиков, во имя и ради кого ставится тот или иной спектакль. Принято предполагать, что все эти "подвиги" совершаются  все-таки во имя зрителей. Но это в том случае, если режиссер не отвергает необходимости  собственного диалога с ними. К сожалению, чаще всего такой необходимости у режиссеров нет. Почему? Это тема совсем другого разговора. Но на  примере премьеры спектакля "Волки и овцы", прошедшей под занавес уходящего юбилейного сезона в Русском драматическом театре им. С.Вургуна, мы можем сделать вывод, что современность спектакля и внятность профессионального языка постановщика не ограничиваются  временными параметрами написания пьесы.

Как известно, господин Островский создал историю про волков и овец во второй половине XIX века. Тогда, когда зарождалась новая формация людей и расцвет капитала был связан с их деятельностью: хорошо ощущающих структуру момента, образованных, умных, не страдающих рефлексией, отлично понимающих, на что делать ставку в своих деловых играх, и преумножающих состояние, руководствуясь лозунгом "ничего личного - просто бизнес". Вот таких ловких, прагматичных и не особо совестливых людей драматург и называл волками. Сейчас таких воротил от бизнеса называют акулами. Но что, собственно, изменилось за эти полтора века? Разве что конторские счеты бухгалтеров вытеснили калькуляторы, а "Биржевые ведомости" (одно из крупнейших изданий конца XIX - начала XX века) - Интернет. Все остальное - на прежних позициях: большой бизнес пожирает мелкий. А у воротил от капитала соблазн достичь головокружительных высот власти зачастую сопряжен с криминалом. В спектакле Тимура Насирова, приглашенного на постановку в рамках проекта Министерства культуры и туризма, тема большого бизнеса, замешанного на весьма сомнительных "благодеяниях", звучит ясно и вразумительно. А тексты господина Островского обретают абсолютно современное звучание, потому что отражают суть происходящего в нашей жизни сегодня. Вот Мурзавецкая  - уездная барышня преклонных лет, старающаяся сбыть с рук своего непутевого племянника Аполлона (Юрий Омельченко), женив на молодой вдове Купавиной и, таким образом, прибрав к рукам ее состояние. Александра Никушина играет ее с упоением и даже азартом. Ее Меропия  -  беспредельщица. Она не гнушается ничем ради того, чтобы урвать хоть что-то ради собственной  наживы. Лицемерие и ханжество  ничем не прикрыты. Даже подложные документы, из-за которых недолго и "в Сибирь", -  ее не пугают. Она знает, что здесь, в уезде, ей позволено все. Есть связи, есть авторитет, есть репутация грозной силы, скорой на расправу. И самое главное - абсолютный иммунитет  к угрызениям совести: нравственное преступление, равно как и юридическое  нарушение закона, совершается легко, со смешком и даже  кокетством. За которым многозначительные взгляды в адрес Чугунова не от женского интереса к его персоне, а от того, что преступные сговоры возникают вот так, почти интимно. Случаются подобные ситуации, видимо, так часто, что и обговаривать  их в деталях уже нет необходимости: полувозглас, полусмешок, полувзгляд, пара уточняющих слов - они давно научились понимать друг друга! Циничность обоих не имеет границ. Главное для Меропии - соблюсти внешние приличия. Хотя, по большому счету, ее уже давно не волнует, что о ней "будут говорить". Ведь с ней никто не рискнет вступить в конфликтные отношения. И в какой-то момент она уверовала в силу собственной безнаказанности. А она пьянит и вызывает эйфорию. Поэтому у Меропии страх, как у игрока в русскую рулетку. А если  когда-то и был, давно перешел в кураж - пронесет в этот раз или нет? 

У Насирова нет хрестоматийно-деспотичной старой девы, память и привычки которой  отягощены недавно отмененным крепостничеством (это - по  Островскому). Все события этой истории он и художник-постановщик Никита Сазонов переносят  в первые два десятилетия XX века. Поэтому у Мурзавецкой-Никушиной не деспотизм, а оголтелая безнаказанность беспредельщицы, помноженная на азарт игрока в русскую рулетку. Но с каким удовольствием она уступает свои позиции "крутой уездной барышни" тому, кто сильнее. Беркутову! Как будто она, подустав от роли уездного "авторитета", всю жизнь только этого и ждала: чтобы кто-то пришел и подчинил ее себе. И она подчиняется - с радостью, даже с удовольствием, предлагая Василию Беркутову  свою поддержку на выборах, свои связи, свои услуги. Только бы быть допущенной к кругу тех самых избранных, которых автор называл "волками". Она готова стать "овцой", но только в кругу избранных. И Беркутов (Мурад Ягизаров) снисходительно  позволяет ей это, скрепив их  неожиданный союз подарком в виде гробика, где покоятся убиенные обществом знания - книги. Здесь они  давно уже никому не нужны. Поэтому книги в нем похожи на черные обугленные головешки. Мурзавецкая, не смея ослушаться, принимает их. Чтобы потом запихнуть куда-нибудь подальше. За ненадобностью.

И Беркутов  снисходительно наблюдает за неловкой суетливостью Меропии вокруг устрашающего подарка. Она  ему сейчас нужна. Но будет ли она нужна ему завтра? Вопрос! Беркутов Ягизарова - это такой вальяжно-неторопливый господин, который знает цену и своему слову, и своему взгляду. И делу, которому он служит. А дело требует грамотных действий, рационального подхода и трезвого расчета  во всех жизненных ситуациях. Однако столичная штучка Беркутов морально, пожалуй, не лучше провинциалки Мурзавецкой. Его преимущество в том, что он в своих действиях не выходит за рамки закона. Вся его жизнь подчинена трезвому грамотному расчету. Дело превыше всего. Поэтому каждый день, в который произошла выгодно заключенная сделка, прожит не зря. Купавина - такая же сделка. И чтобы не тратить сил и времени на ненужные сантименты и объяснения с трепещущей от любовного ожидания молодой вдовой, Беркутов, сокращая период ухаживаний, перекладывает эту миссию на Мурзавецкую. Прикидываясь робеющим незнайкой, просит замолвить за него словечко перед Купавиной, посватать ее за него. Зачем? Та и так была бы рада, произнеси он хоть слово о своих намерениях! Но ему понадобилась в этом деле Мурзавецкая! Для чего? Все просто. Такое "доверие" - элемент продуманной игры. Пусть "уездная крутая барышня" предается иллюзии, что она и вправду сила, что она и правда что-то значит. Пусть. На всякий случай. Ведь в собственной свите необходимо иметь овец, которым кажется, что они - волки. И услугами которых при случае можно  воспользоваться. 

Таков же и Вукол Чугунов. Юрий Балиев играет его человеком без совести и чести. Его Вукол Наумович похож на демона-искусителя, неожиданно возникающего из-за спинки кресла, в котором сидит Мурзавецкая. Он - такой мужичок из ларца: всегда готов исполнить волю хозяина. Но! Без ущерба собственным интересам! А в достижении цели любые средства хороши! Чугунова-Балиева умиляет чужая доверчивость, которая для него граничит с глупостью. Поэтому пожирая свою жертву Купавину, он просто плачет от умиления, забавляя  лениво-доверчивую вдову фокусами самоучки-иллюзиониста, извлекающего засаленные конфетки то из-за уха, то из прически жертвы. И при этом роняя слезы: ах, как же ты, милочка, глупа! И как хорошо, что ты глупа! Вот тебе за это утешительный приз! Драматург называет этот персонаж крокодилом, пожирающим жертву и роняющим при этом слезы. Но у Балиева и Насирова Чугунов - вовсе не крокодил. Он из породы тех, кто умеет  войти в доверие, расположив разговором, обаять  показным  добросердечием, а потом уж и проглотить, умиляясь недопустимой доверчивостью жертвы. Чугунов Балиева - это проходимец, совершающий  преступления с благообразным выражением лица. Но и он тоже овца в стаде тех самых избранных, которым позволяет быть Беркутов. Выживает сегодня  тот, кто сильнее. А значит, беспринципнее, черствее, грамотнее, рациональнее и жестче. 

Яркий тому пример - Глафира. Она еще молода. Но в отличие от Купавиной прекрасно усвоила уроки, преподанные беспринципным обществом с подменными идеалами: для того, чтобы тебя не сожрали, ты должен сожрать сам. Глафира Натаван Гаджиевой умна, практична, дальновидна. Она прекрасный психолог, стратег и тактик. Чем же берет она увальня Лыняева (Алексей Сапрыкин), для которого женщины - угроза  захвата  его уютного холостяцкого пространства? Умом и логикой. Ведь любая бы стала его соблазнять своими женскими прелестями, правда?  Эта - нет. Она не так глупа, чтобы предсказуемым поведением вспугнуть жертву! Ведь обычно так и ведут себя те, кто пытается кого-то заарканить. И Лыняев это знает! Глафира Гаджиевой изобретает свой собственный капкан, который со стороны выглядит как ролевая игра, устроенная психологом! Режиссер и актриса шаг за шагом погружают объект меркантильного интереса героини в омут игрового блаженства, который потом станет вожделенной западней для Лыняева. "Представьте, папашка, что это будет вот так, а это - так…" - начинает Глафира свою, казалось бы, совсем невинную игру. И Лыняев послушно следует (мысленно, конечно!) по всем предлагаемым ею обстоятельствам и получает от этого такое удовольствие, от которого отказаться уже трудно. Его устоявшаяся до этого жизнь начинает казаться скучной и непереносимой. Бедняга Лыняев  теоретически уже готов  добровольно набросить на себя удавку законного брака, но времени ждать у Глафиры нет: карета, присланная за ней Мурзавецкой, уже у калитки. Поэтому барышня виртуозно подталкивает ситуацию к нужному ей результату. Волчонок в обличье ягненка впервые показал свои клыки. То ли еще будет! Пока достигнута только первая цель. И вот уже увалень Лыняев в мужьях - послушно и не без удовольствия жонглирующих! А ведь барышня предрекала ему это в имитационной игре на тему, что было бы, если б я стала вашей женой. Он, загипнотизированный открытостью глафириных речей, пропустил момент опасности. Чем же сразила его Глафира? Обаянием искренности, ума и молодости.  Но как знать - может быть, пикничок на берегу моря - это предвестник того, что Лыняев первый, но не последний в ряду жертв, выбранных Глафирой. Лыняев - жертва, но его не жалко. Сапрыкин играет его так, как будто тот осознанно выбирает такую участь. Поэтому его финальная фраза, что люди делятся на волков и овец, звучит как осознанная, но не опровергаемая им истина. В утешение он протягивает яблоко всеми забытой и оставленной на берегу моря Купавиной. Она уже не интересна и не нужна никому. Даже собственному мужу Беркутову. 

Купавина Беллы Сафиной довольно умная молодая вдова. Она мечтает о любви, и романтический флер прочитанных любовных романов мешает ей воспринимать жизнь такой, какая она на самом деле. Ей хочется верить, что Беркутов очарован ею, влюблен, - и она верит, хочется нравиться всем, видеть  обожание и поклонение  окружающих, купаться в блеске славы уездной красавицы, а остальное - ей мало интересно. По причине природной лености ума она не может отличить проходимца от хорошего человека, поэтому и не вникает в дела, которые ведет Чугунов. В ней нет Глафириной хватки, хотя  она, как и Глафира, рвется к красивой жизни. Только ничего для этого не умеет сделать. И не хочет. Она тоже овца, добровольно идущая на заклание. И по этой причине ее, как и Лыняева, совсем не жаль. Ведь каждый своей судьбе хозяин. И каждый волен выбрать, где и с кем ему быть: с волками или овцами? Но есть и те, кто пока еще не может примкнуть ни к тем, ни к другим. Это Клавдий Горецкий. Олег Амирбеков  играет его ироничным, обаятельным и как будто стыдящимся того, что приходится "делать подлости". Но тут же искренне признает, что его криминальный дар по подделыванию почерков не что иное, как способ зарабатывания денег. Его-то и заприметил, пригрел и отправил на обучение в Англию сам Беркутов. А у него-то глаз наметан. Таланты надо развивать, чтобы обратить их потом во благо… Чему? Это уже другой вопрос. И решается он во времени тем обществом, которое создает свои идеалы, разрушая идеалы  предшественников. Поэтому финал у режиссера остается открытым. У него нет четко расставленных акцентов на уровне морали с оценкой "хороший" или "плохой". На сцене  в течение двух часов  с четвертью живут люди - и хорошие, и плохие. Но решать и выбирать, что "хорошо", а что "плохо" - зрителю. Ибо это его время. Время порушенных идеалов и циничных подмен…