В ПРЕДЧУВСТВИИ НЕПОПРАВИМОГО

Со смертью примириться невозможно. Невозможно привыкнуть к обрыву константности - невозможно принять эту невозможность. Уже полгода как ушел из жизни Исмаил Гаджибеков. Он был последним представителем композиторской династии Гаджибековых. Ушел в расцвете творческих сил, полный планов и… Нет, не устремлений. Хотя, возможно, как раз устремленности ему и не хватило, если понимать под ней ее сегодняшнее качество, - прицельной напористости, граничащей с беспринципностью. Исмаил этим не обладал.

Прости, Исмаил

Бывают интеллигенты, а бывают и представители прослойки под названием "интеллигенция". Это правда - не все, например, кто находится в орбите "музыка", могут быть зачислены в число избранных. В Исмаиле было оно - то особенное качество, которое с ходу подмечали все, кому довелось общаться с ним. Художники редко ладят между собой - в Азербайджане в этом смысле плохие традиции. Но, что интересно, о нем с трепетом отзываются представители даже так называемых антагонистических  "группировок". Он и здесь являл исключение, потому что был наверняка тем единственным случаем, когда все - буквально все! - отзывались о нем хорошо. Я говорю не о посмертных речах, а прижизненных: "глубоко порядочный", "интеллигентнейший", "обладатель энциклопедических знаний", "лучезарный"…

Все мечталось пойти домой к этим неординарным супругам, взять двойное интервью - и он, и она - первоклассные музыканты. Но - увы… Мы, как говорится, предполагаем, а судьба… Я не раз звонила, "отпрашивалась" у его жены, талантливой пианистки Ульвии Гаджибековой, с которой когда-то вместе училась. Последний мой звонок был за неделю до его смерти - я с очередными извинениями просила отсрочить время встречи. Она говорила исступленно, словно упрекая меня в нерасторопности. Временами я даже не узнавала  тона ее голоса, звучавшего как выговор: "Понимаешь, писать нужно о живых, а не мертвых"…

Я ей все простила. Теперь поняла - в ней кричало предчувствие. Предчувствие того, что скоро в ее жизни не будет человека, что вот сейчас склонился над партитурой, увлеченно вычерчивая знак за знаком… Предчувствие непоправимого. Почти трагическая участь - композитор, лишенный возможности услышать свой опус, - можно понять отчаяние жены, наблюдавшей эту парадоксальность изо дня в день. И вот ведь как в жизни бывает - вместо интервью я нарвалась на монолог. Монолог уже вдовы…

Журналистская деятельность плохо поддается планированию, всякий раз находились причины, "мешающие" встрече, - чья-то громкая гастроль, чей-то шумный  юбилей, настойчивая просьба кого-то более удачливого… Больше она меня не искала. Знала, наверное, что уж теперь, после смерти, желающих написать о нем будет предостаточно и статьи пойдут косяком. Прости, Исмаил…

Богатство на задворках

Я сидела на панихиде и задавалась вопросом: в чем для меня и для отечественного искусства его значение? Он был мудр, а понимание смысла жизни дает человеку достоинство. То самое достоинство подлинной культуры, которое он попытался вернуть искусству нашего времени. Без китча и демагогии, без интриг и зависти. Без тени мысли о соперничестве… А еще он отличался искусстволюбием в широком смысле, которого сегодня практически не находишь. Театр, литература, живопись, музыка - они для него были слиты в единое: любовь.

Мы живем в эпоху чисел (сколько погонных метров, Оскаров, долларов…), в мире рекламы, рейтинга и ее величества этикетки, в котором категория количества оттеснила-таки качество, а жизненным кредо провозглашен девиз "Жажда - ничто, имидж - все". Сегодня мы отталкиваемся исключительно от понятия "успех", которое вдруг стало очень важным критерием. А тут… "Не понимают", "игнорируют", "пишет в стол"… - все это как-то перекликалось с услышанным на недавней конференции, посвященной Шостаковичу.

Художники бывают двух типов: востребованные и невостребованные. К первым относятся те, кто всю свою нелегкую жизнь провел где-то на задворках времени, так и не попав на его пир. Ну а со вторыми все ясно без объяснений - там все наоборот: без задворок и с пиром. "Сегодня исторический день - в плохом смысле этого слова. Мы теряем последнего Гаджибекова", - Фархад Шамсиевич Бадалбейли, произнесший эти страшные слова, с трудом сдерживал слезы.

От своей знаменитой фамилии он давно уже отделился, рано став самостоятельной творческой единицей. Причем случилось это еще в юные годы - мало кому удавалось даже в зрелом возрасте издавать пластинки со своей музыкой в Москве. По своему характеру Исмаил был художником не только азербайджанским, а наднациональным. И при этом больше, чем кто-либо, понимал свою культуру, ее глубинные корни. Уже само его творчество говорит, откуда он вышел, насколько тесны его связи со своей землей. Просто патриотизм у него свой, интимный, и проявления его создают обширную палитру чувств - от гордости до сочувственной боли. От величаво торжествующего "Джанги", написанного им еще в студенчестве, до пронзительного надлома в Концертштюке для флейты со струнным оркестром - как отголосок эха Ходжалы.

…Человек, смотрящий с портрета после смерти, обретает способность к метаморфозе. Когда выражение глаз принимает оттенок упрека. Замечали? У художников этот нюанс наблюдается с особенно горькой пронзительностью. При этом сам взгляд не содержит укоринки, скорее это в нас, не уберегших, поднимается волна самобичевания… В этом убеждал его, Исмаила, взгляд… А еще его профиль сильно напоминал профиль Шостаковича - интересно, что это мое открытие совпало с мнением многих, пришедших проститься с ним. К слову, портрет боготворимого им композитора, одного из кумиров на всю жизнь (помимо Стравинского и Наполеона), написанный рукой Исмаила, относится к одному из лучших его творений в живописи.

Да-да, он был художником - в прямом смысле этого слова. Трагические порой контуры жизни, ее обстоятельств не загасили интерес ко всему - абсолютно. Мало кто знает, что дом его полон живописных картин, и это отнюдь не способ разнообразить свою деятельность, переключиться на нечто другое с целью отдохнуть. Живопись, как и музыка, была его сущностью. Почему он не выставлялся? Нынче, когда "персоналка" стала явлением едва ли не будничным, он так и не позволил себе эту блажь. Думается, все по той же причине - беспощадной требовательности к себе, когда твои мерила, идущие в разрез с общепринятыми, не позволяют переступить через самого себя, душа на корню все, что принято называть тщеславием или амбициозностью.

Осиротевшие работы

Позже, вглядываясь в оставленные им полотна на стенах опустевшего кабинета, я вспомню слова писателя Анара о том, что после смерти дети твои не становятся сиротами, они вырастают, устраивают свою жизнь. Твои работы - вот что сиротеет… Я воочию увидела мир без нюансов, где добру со злом никогда не поменяться местами и всегда на одном конце ее злоба и алчность, а на другом - стремление постижения прекрасного мира и… "Лишь жить в самом себе умей - есть целый мир в душе твоей" - кто из серьезных художников не пришел к нему, самоотчуждению от этого мира?

Незаурядной личности изначально присуще сознание собственной исключительности, не имеющей, впрочем, ничего общего с гордыней. Скорее это мера отсчета. И при всем при этом - никакой сознательной дистанцированности от людей. Я видела, как плакали его ученики, нет, не по протоколу, просто безошибочно чувствовали, что из их жизни выпал целый этап - где незаурядность и тихость были неразлучны. Композитор, художник,  музыкальный критик, обладающий блистательным пером, педагог, художественный руководитель филармонии, и при всем при этом - тишина вокруг имени. Как ему это удавалось? Всегда были люди, которые трудились на совесть. Воздавалось ли им по заслугам? В общем, да, хотя порой и с большим запозданием. Чаще посмертно. Но что греха таить, не по заслугам воздавалось тоже. Разве не знаем мы случаев, когда награды доставались не тем, кто действительно заслужил их, а кто проявил заблаговременную расторопность - сумел вовремя нажать на кого-то, попросить у кого надо, молвить кому надо ласковое словечко. Выбиваются и награды, и почетные звания, а если не дают - строчатся жалобы. А кто-то в это время чертит нотные знаки партитуры будущего творения, не в силах противостоять охватившему его творческому порыву…

Просто он не был броским в нынешнем понимании, и это при том, что, без сомнения, обладал безусловной смелостью: иначе разве взялся бы писать вариации на тему Паганини, на которую до него писали такие титаны, как Брамс, Лист, Рахманинов?! Он был умным человеком, о чем свидетельствует тот размах ума, с которым он относился к своему творчеству. Продолжать сочинять музыку практически в условиях отсутствия интереса к ней, дописывать оперу, которую - он хорошо это знал - при жизни ему не увидеть… Многие ли из нас сегодняшних обременены подобными заботами? Чаще нацелены на результат, сиюминутную выгоду и резонанс.

Быть потомком славной фамилии наверняка обременительно. Исмаил Гаджибеков творил музыку, рисовал, писал стихи. Но даже если бы он всего этого не делал, все равно было бы видно, что он - интеллигент. Что делает человека интеллигентом - гены или род занятий? С вдохновением все более или менее ясно - вот оно пришло, и художник бросается к холсту, а музыкант - к роялю. Интересно, а как в таком случае поступал он, выбирая между кистью и клавиром? Жизнь слишком интересна, чтоб просто существовать. Жизнь, которой у него больше не будет. А будет бездна под названием "нереализованные творческие мечты". "Ничто не происходит ни поздно, ни рано, все происходит только вовремя". И я спорю - в который уж раз - с Конфуцием…

Ульвия, как выразился на панихиде Фархад муаллим, "была ему женой, сестрой, матерью и подругой в музыке". В справедливости его слов я убедилась, увидев написанный Исмаилом портрет жены, выглядывающей из-за чуть приотворенной двери, взгляд зеленых глаз, полный тревоги. Взгляд жены-единомышленника. …"Понимаешь, он день и ночь работает, и никто - никто! - об этом никогда не узнает, - пульсируют во мне обрывки того телефонного разговора. - Он ничего не хочет - ни званий, ни почета, он только пишет - музыку, картины, и ему хорошо, понимаешь? Плохо должно быть нам, оттого, что ему, не желающему ничего, - хорошо…".

В Баку всегда были браки, где оба супруга - творческие люди. И при всей кажущейся обреченности этих союзов они оказывались на редкость прочными. Ульвия одна из тех немногих - я не побоюсь этого слова - подвижников, кто вынес пианизм на своих плечах, не дав ему закончиться в Азербайджане. Я имею в виду те страшные годы - конец 80-х и вплоть до самого открытия филармонии, когда муза - исполнительская - молчала. Кто-то как-то удачно выразился, сказав, что пианизм "как бы живет вне нее". Кстати, Ульвия ведь является и рьяным пропагандистом творчества отца и сына Гаджибековых, а недавно увидело свет ее объемное исследование, посвященное всем музыкантам этого великого рода, включая и Исмаила, - "Федаины искусства". Сегодня она сожалеет, что нарекла книгу таким, а не каким-нибудь другим образом - словно названием этим дала установку на скорую его кончину…

А Исмаил - он был горд успехами Ульвии и высоко ценил в ней это редкое творческое начало. "Три идиллии" он посвятил ей, своей супруге.

Аристократ духа

Их, светлых, никогда не бывало много. Но они засылаются на эту землю, чтоб мы, другие, споткнулись об их лучистость, в чем-то - пусть самую чуть - шлифуясь и нарушаясь внутренне. Не всем открыты они, метафизические глубины жизни, не всем дано обратить взор к небу. И эта констатация - скорее сбой в программе человечества, нежели норма. Исмаил это чувствовал и знал. Как знал и то, что нужен ремонт - не евроремонт, этот жупел нуворишей, а реформа совсем иного порядка: души. Он знал это. И оттого не выдержал. Этот урок очень скорбный и, как все уроки, скорее всего не пойдет впрок человечеству. Так будет продолжаться и впредь, к сожалению, но каждый раз, когда это происходит, становится очень горько.

Его отличали эрудиция, невероятный творческий потенциал и доброжелательное отношение ко всем, с кем сводила жизнь. И еще - та особенная щепетильность, вряд ли понятная современникам. Трудно себе такое представить, но его жена ни разу не была на филармоническом концерте ни одной приезжей звезды - и это-то в бытность ее мужа худруком этой организации! Просто попросить о чем-то для себя - было выше его сил…

И в наши дни, когда карьера стала-таки современной религией, Исмаил вернул нам представление о, казалось, канувших в Лету аристократах духа. Сегодняшняя элита, согласимся, укомплектована совсем не теми, она все больше коммерческая, нежели духовная. А интеллигент  - это когда суровая требовательность к себе и всепрощение всех и вся. Такой, во всяком случае, мне представляется формула интеллигентского сознания, которую он, Исмаил, блестяще воплощал. Человек должен трудиться не только ради хлеба насущного, но и добывать себе духовные богатства. Потому что лишь совершенствуясь, человек исполняет замысел Божий о себе. Да, незащищенный в быту, да, стеснительный, и при этом - носитель огромного счастья, которое поселилось в нем очень давно, когда впервые нарисовал скрипичный ключ. Почти детское, открытое лицо, во всей беззащитности наивных надежд. И добрые искорки в глазах - таким он останется в памяти всех тех, кому посчастливилось быть с ним знакомым.

Из монолога вдовы: "Недописанная великим Узеирбеком опера "Фируза"… "…дописанная Исмаилом, но так и не поставленная "Фируза"… "Я последнее время песни писала - все какие-то мрачные по тематике: трагические воспоминания, со смертельным исходом. Последняя из них "Сяня олюм ярашмыр". Когда ее услышала одна из моих коллег, то воскликнула: "Что ты делаешь? Это ведь плач!"… "А Исмаилу песня нравилась"… "Он так и умер на моих руках - с горькой улыбкой. Сожаления".

Невозможно привыкнуть к бегу времени. "Караван", созданный его отцом, обессмертил композитора Солтана Гаджибекова. Это своего рода путь в вечность. Вечность нашей памяти. "Караван" Исмаила, возможно, был еще впереди… Он ждал меня, всегда с восхищением отзывался о моих публикациях, может, втайне надеясь, что когда-нибудь… Сегодня я хорошо понимаю, что визит мой к нему оттягивался небеспричинно - поводом было неверие в свои силы перед тем миром, который он заключал в себе. А может, может, тяжкое понимание, что не помогу, не утешу, не удержу… А хорошее - часто теряется, отнимается, не возвращается… Спешу покаяться, проститься - и отойти, как отходят, положив на могилу цветы.