СВЕТ ЯРКОЙ ЗВЕЗДЫ

Наш разговор с народным художником Азербайджана, одним из ярчайших представителей современного национального изобразительного искусства Сирусом Мирзазаде состоялся на фоне его персональной выставки «На крыльях мечты», проходящей в Азербайджанском национальном музее искусств.

В просторных залах музея представлено около ста живописных и графических работ мастера, чей творческий путь берет начало c 1970 года. Выпускник Азербайджанского государственного художественного училища имени А.Азимзаде и Московского высшего художественно-промышленного училища Сирус Мирзазаде за долгие годы своей творческой деятельности удостоился множества международных наград. Его произведения, отличающиеся глубокой концептуальностью, поэтичностью и философской многослойностью образов, экспонировались в ведущих галереях и музеях России, Ирана, Турции, Германии, Нидерландов, Франции, ОАЭ, Великобритании, США и других стран мира. Многие из его работ хранятся в музейных собраниях и частных коллекциях.

Помимо творческой деятельности Сирус МИРЗАЗАДЕ активно занимается педагогикой, передавая свой опыт и знания студентам Азербайджанской государственной академии художеств, воспитывая новое поколение художников.

- Как можно определить ваш стиль одним словом? Подозреваю, что этот вопрос вам уже надоел. Можно ли сказать, что в определенный период вашего творчества вы работали в одном стиле?

- Вопрос не надоел, просто это очень сложно. Допустим, было время, когда я писал только черно-белые работы. Ну, черно-белые, конечно, не совсем черно-белые, там есть и другие цвета. Допустим, у меня есть работы из серии «Черно-белые сны». Я видел во сне что-то и начинал писать. Этот период у меня продолжался около десяти лет. Я написал около 40-50 живописных и 100 графических черно-белых работ. Но говоря «черно-белые», вы понимаете, что не все так однозначно. В черном тоже есть очень много оттенков. Я тогда боялся, что не смогу выйти из этой черно-белой рамки. Поэтому иногда старался писать яркие работы. А в последнее время стараюсь создавать произведения с использованием серого, голубого, розового, фиолетового, чтобы не было чересчур ярко, скорее приглушенно.

- Чем отличается нынешний ваш период творчества?

- Ну, например, тем, что последние десять лет пишу акрилом. Акрил по отношению к масляной краске сам по себе очень яркий, им нельзя писать, как маслом. Поэтому у меня почерк немного изменился. Вы знаете, наверное, это уже старость. Хочется очищаться.

- Нет, давайте не старость, а, скажем, опыт.

- Хорошо. Как художник я хочу очищаться. Чтобы было лаконично, но емко. Вот поэтому в последних моих работах много ярких цветов: черный, красный, желтый, чистые цвета. Многие говорят: «Как ты можешь так писать?» Я говорю: «Смотрится же прекрасно». Наверное, время такое в жизни. Мне уже 80. Так что... Период очищения. И не только самого себя, наверное, и картин. Хочется, чтобы на холстах не было ничего лишнего. Это, кстати, очень непросто. Заполнить холст одним черным, красным или зеленым так, чтобы зритель, смотря на него, остался доволен и захотел еще раз прийти посмотреть. Он будет искать в этом что-то свое, находить смысл. А так можно заполнить пространство и природой, деталями, многословием. Но это ничего не дает. 

- Ваша выставка называется «На крыльях мечты». Это не очень похоже на желание очиститься, посмотреть назад. Да и названия картин - «Адам и Ева», «Красное утро», «В мечтах», «В сладких грезах» полны мечтаний и фантазий.

- У меня картины символические. Мне кажется, художник всегда мечтает о том, чтобы летать, мечтать, видеть издалека, как бы сверху. Это тяжело, и когда не удается, ты остаешься перед этим безжалостным фактом. Допустим, я пишу одну картину, проходит пять-шесть лет. Потом я смотрю на нее, и если по прошествии лет она меня не удовлетворяет, беру и сверху покрываю ее краской. А товарищ говорит: «Ты что, сумасшедший, что ли? Отдай мне, я такой же чистый холст тебе отдам». Я говорю: «Нет, не хочу. Я не хочу, чтобы эта картина существовала».  

-  У меня несколько обывательский вопрос. У музыкантов и, наверное, художников есть страшный сон, когда они приходят в гости или в общественное место, где есть, в данном случае, инструмент и их обязательно просят что-либо исполнить. Уверена, художников тоже просят написать чей-либо портрет.

 - Да, все то же самое. Это как просить стоматолога удалить зуб в троллейбусе. В конце концов и художник, и музыкант приходят в гости, чтобы отдохнуть, а не работать, веселить публику. А еще бывает, что соглашаешься под давлением окружающих, дабы их не обидеть, делаешь набросок, и тут кто-то, наблюдая за твоей работой, вдруг заявляет, мол, а мой внук рисует лучше (смеется). Где-то семь лет назад мне позвонили, предложили расписать офис. Я пришел, осмотрел помещение. Прекрасный зал - десять на четыре метра. Они хотели роспись в черно-белых тонах, с оттенками серого и цветами.

Я с большим удовольствием работал над эскизом почти два месяца. Приехал, показал. Управляющий, глава холдинга, посмотрел и сказал: «Мне нравится». А потом добавил: «Вы знаете, у меня внук рисует. Давайте пригласим его». Я ответил: «Приглашайте, пусть тоже рисует». Взял эскиз и ушел. На этом все закончилось. Я знал, что дальше будет волокита. Так бывает, когда люди, не разбирающиеся в искусстве, начинают в него вмешиваться. Есть замечательная история, связанная с Пикассо. Как-то великий художник сидел в ресторане, к нему подошла женщина, протянула салфетку и ручку. Он что-то набросал. Она удивилась: «Это все?» Он ответил: «Две минуты плюс пятьдесят лет работы».

С портретной живописью еще сложнее. Изображаешь человека, а он говорит: «Нет, я не такой. Я лучше». А я отвечаю: «Я тебя так вижу». Но не всех это устраивает.

Вообще, писать портреты - дело неблагодарное. Одни хотят копию фотографии. Сделал, отдал - и все. Другие заказывают образ. В нем главное не точное сходство, а уважение к личности. Но если художник пытается передать истину, не все готовы ее принять. Люди хотят выглядеть лучше, чем есть.

Вот у меня есть портрет без лица. Спрашивают: «Почему так?» А я отвечаю: «Кто как хочет, так и понимает». Смотря на него, человек может увидеть там себя.

Глаза в портретах - отдельная тема. Я их не всегда пишу. Я не духовник, не пытаюсь передать внутренний мир модели. Мне важнее уловить нечто зыбкое, неуловимое.

- Как строятся взаимоотношения внутри вашего профсоюза?

 -  Как везде. Возьмите Модильяни - это было чудо, он был гением. Но с Пикассо они не ладили. Модильяни как-то сказал Пикассо: «Когда ты умрешь, твое последнее слово будет - Модильяни». И он действительно произнес его имя перед смертью. Художники часто не ладят.

- А у нас как?

- Ну как у всех. В искусстве мало любви. Да и не только в искусстве. Художники всегда ревновали друг друга. Так было раньше, так есть и сейчас. Разница лишь в том, что раньше существовали профессиональная критика, рецензии, которые могли направить, заставить задуматься, но не разрушить карьеру. Сегодня же эта практика исчезла, и искусство, по сути, осталось без внешнего анализа.

- Кстати, да, в советские годы существовала система комиссий, которые оценивали работы художников. Да, это была форма фильтрации, но это помогало поддерживать уровень искусства. В театрах были рецензионные советы, в живописи - экспертные комиссии. Сейчас же таких механизмов нет. Да, есть мнение публики, есть частные суждения, но глубокого разбора произведений - стиля, настроения, технического мастерства - практически не существует. Как вы считаете, это нужно художникам?

- Сейчас, когда рынок свободен, а государственные заказы практически исчезли, многим кажется, что и критика не нужна. Государство раньше заказывало работы, и этот заказ шел через определенную фильтрацию. Сегодня художник пишет что хочет, а нравится это кому-то или нет - вопрос субъективный. Тем не менее в той же скульптуре еще сохраняются комиссии, но в живописи ничего подобного нет. Это приводит к тому, что произведения искусства становятся товаром, а критика - ненужным рудиментом. 

- Вы много работаете с молодежью, каково положение молодых художников сегодня?

- В Художественной академии, где я преподаю, ежегодно выпускаются сотни молодых художников, но лишь единицы продолжают свой путь в искусстве. Остальные находят себя в другой деятельности, а многие просто не могут конкурировать на рынке. В советское время членство в Союзе художников было привилегией, сегодня же количество его участников выросло в разы. Вопрос в том, все ли они действительно художники? Понимаете, образование не делает человека мастером. Умение рисовать - это не просто навык, а способность создавать композицию, передавать эмоции, глубину. Настоящее искусство требует времени, труда и внутреннего поиска. В советские годы художники, не принятые в официальное искусство, писали в стол, но они работали, развивались. Сейчас, когда есть свобода творчества, нет четкого понимания, куда двигаться. Многие молодые авторы уходят в современное искусство, инсталляции, перформансы, но без традиции, без школы эти эксперименты зачастую оказываются пустыми.

- Но ведь сейчас и выбора больше, есть передовые течения, замешанные на технологии.

- Современные направления искусства - это не новшество. Все это уже было в 1920-30-е годы. Великие мастера, такие как Кандинский или Пикассо, начинали с классической школы, а потом приходили к формализму. А ныне? Человек не умеет писать портрет, берет кисть, делает три мазка и называет это абстракцией. Чтобы прийти к абстракции, нужно знать основу, а сейчас часто идет движение наоборот - от незнания к поиску простого пути. Сегодня искусство стало доступнее, но одновременно сложнее. Талантливому художнику стало труднее выживать, чем просто человеку с деньгами. В советское время художник мог жить на своем ремесле, сейчас же материалы дорогие, конкуренция высокая, а рынок диктует свои условия. При этом публика зачастую не умеет отличать настоящее искусство от подделок. Люди покупают то, что престижно, но не всегда понимают, что именно они приобретают. Искусство всегда было и остается привилегией немногих. Только те, кто действительно горит своим делом, кто понимает его суть, способны создавать произведения, которые переживут века.

- Художник может прожить без продаж своих произведений?

- Очень сложно. Я продаю мало. Не хочу расставаться со своими работами, да и платят не ту цену, которую они заслуживают. Рынок живописи в Азербайджане пережил трансформацию. Если в 90-е годы картины могли быть предметом наживы, то сейчас ситуация изменилась лишь частично. Люди покупают произведения искусства, но часто не понимают их ценности. Некоторые готовы отдать последние деньги за полотно, другие берут что-то просто для статуса. Художники, работающие на площади Фонтанов, тоже находятся в сложной ситуации: не все из них плохие, но в массе - это коммерция, ориентированная на покупателя, а не на искусство.

- Но ваши картины есть в частных коллекциях за границей.

- Да, но это было куплено по-другому. В частных коллекциях работы ценятся иначе, покупатели там разбираются в искусстве. У нас тоже есть ценители, но у них нет денег. А те, у кого есть деньги, не всегда понимают, за что платят.

- Вы не раз говорили, что некоторые картины невозможно продать. Почему?

- Есть работы, к которым я привязан и не могу их отдать. Иногда предлагают хорошие деньги, но я все равно отказываюсь. Я говорю: хотите, я сделаю копию на понравившуюся вам картину. Настоящую, качественную копию, практически не отличимую. Но оригинал я не отдам.

-  А бывали случаи, когда люди не отличали копию от оригинала?

- Конечно. Однажды ко мне пришел человек, который держал в руках металлические прутья, экстрасенс. Он поднес их к одной из работ - прутья сомкнулись. «В этой картине энергия», - сказал он. Потом поднес к другой - ничего не произошло. Я задумался: почему? И понял - первую картину я писал в момент вдохновения, а вторую просто скопировал.

- Вы верите в это?

- Я не знаю. Но у меня дома висит одна картина, про которую этот экстрасенс сказал: «Она отнимает энергию». Жена иногда шутит, что из-за нее у нас иногда бывают странные ощущения.

- Сирус муаллим, ваше творчество в основном воспевает женщину. Прошлая выставка называлась «Запах женщины». Можно ли сказать, что для вас это главный образ в живописи?

- Да, честно говоря, я всегда стремился изображать на своих полотнах самое прекрасное, что есть в этом мире, - женщину. Бог создал мужчину, но самое совершенное его творение - это женщина. В моем представлении она - источник вдохновения, поэтому я постоянно пишу женщин так, как вижу их. Они всегда будут прекрасны.

- То есть можно сказать, что всю жизнь вы пишете одну картину, как писатель, который всю жизнь пишет одну книгу?

- Можно и так сказать. У меня есть разные образы - женщины одетые, женщины обнаженные. В свое время я создал цикл «Адам и Ева», много работ посвящено этой теме. Когда-то я побывал в Москве на выставке «Адам и Ева», и меня это зацепило. Это был 2012 год. Я увидел там множество вариаций на тему мужчины и женщины - композиционно объединенных, связанных между собой. Вернувшись домой, понял, что многие мои работы тоже несут в себе эту идею, и назвал некоторые из них «Адам и Ева». Я восхищаюсь красотой женщины и пытаюсь передать это на своих холстах. Как у меня получается - не знаю, но я стараюсь.

- А что с мужчинами? 

- Когда же я пишу мужчин, то только самого себя. Я - ревнивец. 

- Но женщина - это не только красота, это еще и образ матери, жены, дочери, сестры.

- Конечно. Женщина - это воплощение нежности, заботы, любви. Это самое прекрасное, что есть на земле. Мужчина всю жизнь пытается понять женщину, потому что она его противоположность, а через это познание открывает что-то новое и в себе.

- Но времена поменялись, мир трясет. Как художник может игнорировать происходящее?

- Игнорировать невозможно. В 90-е годы мои краски стали черными. Время было тяжелое - война, разруха. Я писал картины о войне, о страданиях. Это не батальные сцены, но в них отражены переживания, боль. В искусстве невозможно спрятаться от реальности. Тогда мои работы стали другими. Цвета потемнели, появилось много черного, красного. Потом время смыло это, краски снова стали ярче. Но тот период оставил след в душе.

- Сегодня как?

- У меня есть убежище - мастерская. Там я другой человек. Что бы ни происходило снаружи, я прихожу в свою мастерскую, закрываю дверь, и есть только я и мои холсты.

- Семья не обижается, что мастерская для вас важнее дома?

- Обижается. Говорят: «Ты в общежитие пришел - поел, поспал и ушел». Но понимают - для меня это святое место.

- Какая работа для вас самая дорогая?

- Та, которую я еще не написал. Каждый раз, заканчивая новую картину, думаю, что могу написать лучше. Поэтому я продолжаю.

- Что дальше? Какие планы после нынешней выставки?

- Писать дальше. Я не написал еще свою самую лучшую картину. Пока я держу кисть в руках, я буду писать. И да - снова женщин.

- Но ведь ваши работы - это не просто красивые женщины?

- Конечно, это настроение, сочетание цветов, энергия. Когда человек смотрит на картину и у него меняется настроение, значит, в ней есть что-то живое. Я надеюсь, что когда-нибудь напишу свою лучшую работу. Но пока - продолжаю искать.