ПЕРВАЯ РЕСПУБЛИКА И ИНТЕРЕСЫ ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ

В статье, опубликованной в предыдущем номере R+ ("От мая до апреля", №10 (54) от 15 мая 2008 г.), мы остановились на некоторых аспектах идеологии, внутренней и внешней политики АДР и коснулись вопроса об основных причинах ее падения. В данной публикации мы хотели бы продолжить эту тему и раскрыть ее более подробно.

Важно подчеркнуть, что признание АДР де-факто в январе 1920 г. не означало превращение Азербайджана в полноправный субъект международного права, который мог воспользоваться в полном объеме правовой, политической и военной защитой других государств. В отличие от признания де-юре или полного и окончательного признания, после которого наступали установление дипломатических и иных отношений, подписание двусторонних и международных договоров, признание де-факто носило временный, неполный, ограниченный характер. Поэтому, несмотря на то, что данная форма признания носила официальный характер, она не повлекла за собой установление полноценных дипломатических отношений между ведущими странами Европы и АДР, а символизировала лишь их готовность к взаимодействию и сотрудничеству с действующим, фактически находящимся у власти правительством Азербайджана. 

Обычным следствием такого признания было установление торговых, консульских и ограниченных политических отношений, что и произошло в данном случае. Признание де-факто могло - при наличии определенных благоприятных внешних и внутренних предпосылок - стать переходным этапом к признанию де-юре, но реальные условия 1918-1920 гг., в которых развивалась азербайджанская государственность, таких предпосылок не создавали. Большинство стран Европы (Бельгия, Швейцария, Голландия, Финляндия, Польша и др.) открыли в Баку именно консульские миссии. Полноценные дипломатические отношения были установлены гораздо позже лишь с соседней Грузией (военно-оборонительный пакт от 16 июня 1919 г.), которая, так же как и АДР, находилась на положении "промежуточного признания" и была заинтересована в объединении политических, дипломатических и военных усилий с Азербайджаном для противодействия внешней угрозе. 

Следует отметить, что даже Турция, несмотря на подписание с правительством АДР Договора о мире и дружбе от 4 июня 1918 г., официально не ратифицировала его и до конца сентября не признавала Азербайджан независимым государством. Младотурки рассматривали появление АДР на том этапе как фактор, содействующий реализации их долгосрочной пантуранистской политики. Известный американский ученый польского происхождения Тадеуш Свиетоховский отмечал в связи с этим, что "турки рассматривали Восточное Закавказье как часть образовавшейся Туранской империи, в которую, кроме того, должны были войти Северный Кавказ, северная часть Персии и Туркестан". Официальное признание Османской Турцией Азербайджана было утверждено лишь германо-турецким секретным протоколом, подписанным 23 сентября 1918 г. Первый пункт данного протокола предусматривал, что Турция признает Грузию, Армению и Азербайджан и выводит свои войска из Азербайджана и Армении, а Германия признает только Грузию, но назначает консулов в Армению и Азербайджан. Но, несмотря на это, Турция в течение всего срока существования АДР откладывала назначение своего дипломатического представителя в Баку, объясняя это решение отсутствием согласия союзников. 

Единственной страной, выступившей с полноценным признанием АДР, стала Персия. 20 марта 1920 г. на заключительном заседании азербайджано-персидской конференции, которая проходила в Баку с перерывами с декабря 1919 г. по март 1920 г. и по итогам которой были выработаны и подписаны договор о дружбе, транзитное и торговое соглашения, консульская и почтово-телеграфная конвенции, глава персидской делегации Таба-Табаи от имени своего правительства объявил о признании АДР де-юре. Но, несмотря на созданный персидской дипломатией прецедент, для азербайджанской политической элиты данное событие имело, как признавали ее представители, скорее "моральное значение" - оно не повлияло, да и не могло повлиять на упрочение внешнеполитических позиций азербайджанской власти. 

Отсутствие полноценной политической и дипломатической поддержки АДР со стороны ведущих держав Антанты, победивших в первой мировой войне (США, Англии, Франции и Италии), было связано с тем, что в стратегии стран "большой четверки" признание независимости АДР и других национальных республик, созданных на окраинах бывшей Российской империи, рассматривалось в качестве не самостоятельной, а производной от отношений с Советской Россией задачей. Признание независимости АДР находилось в жесткой зависимости от решения т.н. "русского вопроса", под которым Антанта подразумевала успех или провал своей политики реставрации монархического или буржуазно-демократического строя в России. 

Уровень политической и дипломатической поддержки независимости Азербайджана был "привязан" к тому, как решалась именно эта стратегическая для Антанты задача. Не случайно поэтому, что даже после признания АДР де-факто представители ведущих союзных держав делали уклончивые, зачастую противоречивые заявления по данному вопросу, рассматривая факт признания как важный элемент своей дипломатической игры с основными участниками политической борьбы на пространстве бывшей Российской империи (большевики, внутренняя и внешняя оппозиция, образованные на окраинах республики). Руководство АДР они заверяли в неизменности своей политической поддержки, а его противников - в том, что признание получила не сама республика, а ее правительство. 

Эта особенность антантовской и, в частности, британской политики нашла свое отражение в мемуарах Деникина. Бывший главком ВСЮР, допускавший лишь автономию российских "окраин", или, как он называл их, "новообразований", вспоминал в связи с этим: "Ввиду того, что позиция, занятая конференцией (Парижской мирной конференцией. - Авт.) по отношению к Азербайджану и Грузии, дала последним повод думать, что речь идет о признании независимости этих новообразований, я заявил протест. Но сегодня получил официальное разъяснение, что державы признали самостоятельность фактических правительств, а не самих окраин". Признание де-факто освобождало европейскую дипломатию от каких-либо обязательств в отношении правительства АДР, что наглядно проявилось во время "смены" демократического строя в Азербайджане большевистским. 

Анализ архивных документов позволяет предположить, что между Антантой и российскими антибольшевиками существовало единое понимание того, каким будет будущее место "новообразований" на политической карте мира. Как видно из отчетов А.Топчибашева о встречах в Стамбуле с бывшим министром иностранных дел России С.Сазоновым (1910-1916 гг., позже в Париже представлял интересы Деникина и Колчака), 9 января 1919 г. последний также высказывался в том плане, что независимый статус закавказских республик, в том числе и Азербайджана, неприемлем как для небольшевистской России, так и для ее европейских союзников: "И как только мы избавимся от большевиков, - подчеркивал бывший российский министр в ходе беседы с главой мирной делегации АДР, - мы скажем народам, желающим отделиться от России: а пожалуйте-ка обратно к нам". "На отделение от России Кавказа, - утверждал он, - вряд ли согласятся прежде всего allies. Поверьте, что они раньше нас это скажут вам, грузинам и армянам. В этом их интерес, совпадающий с интересами России и всех народов Кавказа". 

Таким образом, поддержка АДР осуществлялась Антантой лишь постольку, поскольку она отвечала интересам экономической блокады большевистской России, отрыва от нее важных в экономическом и стратегическом отношении областей, сужения сферы ее влияния на европейском и южнокавказском направлениях и, в конечном счете, расчленения России как конкурирующей державы. И было вполне закономерным, что со сменой приоритетов в отношениях с большевиками в начале 1920 г. у союзных держав пропал интерес к национальным республикам и в частности к АДР. 

На начальном этапе - в 1918-1919 гг. - ведущие союзные державы были солидарны в необходимости ослабления геополитических позиций советской России по всему периметру ее границ, рассматривая ее как источник большевистской угрозы цивилизованному Западу. Наиболее активным сторонником формирующейся антироссийской политики Антанты стал Лондон. Именно у него были свои наиболее глубокие причины желать ослабления России - Британия традиционно рассматривала ее как своего геополитического противника по всему периметру евразийского континента и не была заинтересована в возрождении на месте царской России сильного централизованного государства, которое могло бы претендовать на британскую зону интересов на Балканах, на Ближнем и Среднем Востоке и особенно в Индии. В частности, британский военный министр Уинстон Черчилль считал, что подчинить своей власти бывшую русскую империю - это не только вопрос военной экспедиции, но и вопрос мировой политики. Ему же принадлежит ставшая крылатой и относившаяся к советской России фраза о необходимости "задушить коммунизм в колыбели". 

В результате именно Лондон стал главным "застрельщиком", своеобразным лидером вооруженного вмешательства на территорию советской России. По окончании войны с Германией правительством Англии был принят ряд решений, направленных на дальнейшее развертывание ранее начатой интервенции против России (английские войска были направлены в Россию еще весной и летом 1918 года). В частности, было принято решение оказать помощь и поддержку генералу Деникину и адмиралу Колчаку. 30 ноября 1918 года английское правительство сообщило своим представителям в Архангельске и Владивостоке, что намерено проводить в отношении России следующую политику: "Продолжать занимать Мурманск и Архангельск, продолжать сибирскую экспедицию, попытаться убедить чехов остаться в Западной Сибири, занять (с помощью пяти британских бригад) железнодорожную линию Батум - Баку, оказать генералу Деникину в Новороссийске всякую возможную помощь в смысле снабжения всякими военными материалами, снабдить прибалтийские государства военным снаряжением". 

В целом к марту 1919 г. союзники направили в Россию до миллиона солдат, в том числе 200 тыс. греков, 190 тыс. румын, по 140 тыс. англичан, французов и сербов, 40 тыс. итальянцев. Но даже в условиях столь сильной и нарастающей вовлеченности в российские дела британский премьер-министр сомневался в эффективности политики вооруженного, силового решения "русского вопроса". В начале 1919 г. Ллойд-Джордж, размышляя об оптимальном курсе в отношении советской России, задавался вопросом о том, насколько "рентабельной" может быть политика интервенции в огромной, трудно контролируемой России. Отмечая опасную восприимчивость британских рабочих к большевистской агитации, Ллойд-Джордж подчеркивал в связи с этим социально-политическую уязвимость своей страны: "Мы индустриальная нация, мы беззащитны перед пожаром. Для взрыва, возможно, нужна только искра". В расчетах британского политика присутствовали и геополитические соображения: "…если Россия уйдет в степи, кто поставит предел "Дранг нах Остен", распространению влияния Германии на Восток, кто сумеет удержать Берлин от доминирования в евразийском пространстве, сдерживать ее на Балканах и Ближнем Востоке?" На этапе подготовки Версаля вторая величайшая сила Запада - Британия старалась настроиться на конструктивный лад.

Что касается США, то они в гораздо большей степени были озабочены продвижением на Парижской конференции своего проекта новой мировой организации - Лиги наций. По настоянию президента Вильсона в январе 1919 г. Высший военный совет союзников определил повестку дня для Парижской мирной конференции, в которой отчетливо просматривались приоритеты американской дипломатии: 

1. Лига наций; 

2. вопрос репараций; 

3. новые государства; 

4. территориальные проблемы; 

5. колониальные владения. 

В основе европейской политики Вашингтона на этапе конца 1918 - начала 1920 г. было стремление создать такую систему равновесия, в которой немцы сдерживали бы англичан и французов, а малые страны Европы - крупные. Только такая система могла обеспечить лидирующее положение США в послевоенном мире, их роль общеевропейского и мирового арбитра. "Поставить разоренную Европу в зависимость от колоссальной экономической мощи США, создать мировую организацию во главе с Соединенными Штатами, закрепить сдвиг в мировой политике, явившийся результатом резкого ослабления Европы в 1914-1918 гг., остановить и блокировать социальную революцию в Восточной и Центральной Европе и после этого триумфально возвратиться в США, оставляя свое имя на скрижалях истории, а США во главе мира" - такими были философия и политическая линия Вудро Вильсона в Париже. 

Что касается российского направления американской политики, то она была производной от вышеуказанной линии. Россия становилась элементом европейской системы сдержек и противовесов, контрбалансируя Германию. По этой причине вопрос о новых республиках, провозглашенных на территории бывшей Российской империи, рассматривался не в плане их признания, а в контексте создания противовеса Центральной России, подталкивания правительства большевиков к выполнению отведенной ему роли. Не случайно на раннем этапе подготовки к Парижской конференции в утвержденных американским президентом 30 октября 1918 г. комментариях к "мирной программе" США ("14 пунктов Вильсона"), ставшей руководством к действию для американских дипломатов, отмечалось, что "сущность русской проблемы, по-видимому, сведется к следующему: 1) признание временных правительств; 2) предоставление помощи этим правительствам и через эти правительства". 

Определяющим для российской политики США было также то, что они имели по сравнению с европейскими союзниками относительно небольшие ставки в России - с точки зрения объемов торговли, капиталовложений и интересов безопасности. По мнению американского историка А.Мейера, Россия представляла для Америки сравнительно небольшой интерес: "В свете того, что Америка является преимущественно военно-морской державой, а Россия - континентальная держава, она не представляет для Америки угрозу. В этом смысле главной целью Вашингтона является скорее изгнание Японии из Восточной Сибири, чем создание там зоны американского влияния". Отмечая нерешительность Вильсона в отношении вооруженной интервенции в Россию, А.Мейер подчеркивал, что с поражением Германии и фактическим распадом германского государства эта нерешительность "вела Вильсона к охране скорее существующего положения, чем к немедленному употреблению силы и решительному наступлению". 

В связи с вышеизложенным США не торопились с признанием и политической поддержкой новых независимых республик на территории бывшей Российской империи, в том числе и АДР. Именно на эту позицию США обратил внимание в своих донесениях в Баку из Парижа председатель делегации Азербайджанской Республики на Версальской мирной конференции Алимардан бек Топчибашев. Он отмечал, что на состоявшейся 28 мая 1919 г. встрече членов делегации с президентом США Вильсоном последний ясно и недвусмысленно определил позицию своей страны: 

1. США не хотят делить мир на мелкие части; 

2. для Азербайджана было бы лучше, если бы он проникся идеей образования на Кавказе конфедерации; 

3. эта конфедерация могла бы находиться под покровительством какой-нибудь державы по поручению Лиги наций; 

4. вопрос о признании АДР не может быть решен раньше русского вопроса. 

Архивные документы подтверждают, что США придерживались этой линии в течение всего периода существования АДР. 13 августа, когда готовилась ознакомительная поездка американского генерала Дж.Харборда в Закавказье, глава делегации США на Парижской конференции обратился к Топчибашеву с просьбой содействовать успеху данной миссии, но при этом особо подчеркивал следующее: "Само собой разумеется, что посылка этой миссии и ее различные официальные действия не должны быть приняты как официальное признание правительством Соединенных Штатов правительства Азербайджана или какого-нибудь другого правительства, фактически существующего в Азербайджане".

До конца 1919 г. США, как и их европейские союзники, продолжали делать ставку на победу сил антибольшевистской оппозиции и увязывали судьбу новых республик с итогом большевистско-белогвардейского противостояния. 10 ноября 1919 г. американский конгрессмен Чандлер, информируя А.Топчибашева о позиции госсекретаря США по вопросу о независимости "малых стран", отмечал, что Госдепартамент "не против идеи конечной независимости малых народностей", но подчеркивал при этом, что "признание в настоящее время невозможно раньше, чем американское правительство не разрешит окончательно вопрос о Лиге народов (наций. - Авт.) и не даст Колчаку полную возможность доказать то, что (он) может сделать для уничтожения большевизма". 

Однако успехи Красной армии осенью 1919 г. вели к постепенной смене политических настроений в Вашингтоне и эволюции его подходов к вопросу о признании независимости "малых стран". На эту особенность текущей ситуации указывал и Чандлер. "Кажется, - подчеркивал он в вышеуказанном письме, - в умах сенаторов и чиновников министерства Штатов (видимо, Государственного департамента. - Авт.) возникает вопрос: что делать после конечного поражения Колчака, Деникина и Юденича? Вопрос не в подчинении большевистскому режиму. Мое мнение таково, что правительство немедленно признает независимость Азербайджана и других малых государств, как только станет очевидно, что Колчак и остальные генералы не смогут победить. Мое мнение, что малым народностям придется подождать еще лишь несколько месяцев признания их независимости". Забегая вперед, отметим, что прогноз американского политика подтвердился в январе 1920 г., когда союзники, обеспокоенные победоносным шествием большевиков по Кавказу, признали независимость АДР и Грузии де-факто. 

Представители другой европейской страны - Италии - в беседах с членами делегации АДР на Парижской конференции высказывались даже в том плане, что если "образуется Российская Федеративная Республика (имелась в виду не большевистская, а буржуазно-демократическая республика. - Авт.), то, быть может, Кавказская конфедерация войдет в состав русской федерации". В июне 1919 г. в развитие данного подхода при активной инициативной роли Англии союзными державами рассматривался вопрос о признании Колчака в качестве правителя на территории бывшей Российской империи, что вызвало ноты протеста со стороны представленных в Париже делегаций Эстонии, Латвии, Грузии, Беларуси, Украины и Азербайджана. 

Франция еще меньше, чем ее союзники, выражала готовность поддержать независимость АДР. Во-первых, в декабре 1917 г. Франция и Британия разделили между собой "сферы ответственности" применительно к территории бывшей Российской империи (Лондон подтвердил действие этого соглашения 13 ноября 1918 г.). В соответствии с этим "разделом" Британия "получала" Северный и Южный Кавказ, а зоной ответственности Франции становились Украина, Крым и Бессарабия. Кроме того, поддерживая антироссийскую политику своих союзников (США, Англии и Италии), официальный Париж ставил перед собой несколько иные цели. Как страна, которая понесла наибольший ущерб в войне, в европейских делах Франция была больше обеспокоена нейтрализацией Германии и по этой причине выступала не столько против России, сколько против ее большевистского правительства как союзника Германии по Брестскому миру. Она была заинтересована в восстановлении в России такого режима, который стал бы противовесом Германии. Но понимая, что появление в России такого строя не является вопросом ближайшего времени, Париж сделал ставку на Польшу как на свой форпост в Восточной Европе и европейский контрбаланс Германии и в этом плане склонен был поддержать польские претензии в отношении территорий соседних Литвы и Украины. С другой стороны, в рамках своего стратегического противостояния с Германией Франция была заинтересована в поддержке сепаратизма стран Балтии и Украины, рассматривая независимый статус данных стран как барьер на пути возможного германо-российского сближения и усиления своего рейнского соседа. 

Бесспорно, в рамках зарождавшегося - и уже ощущавшегося на парижских мирных переговорах - послевоенного соперничества между Францией и Британией Париж беспокоили попытки Лондона прибрать к рукам нефтяные богатства Бакинского региона, которые с учетом доминирования Британии в Персидском заливе могли сделать ее монополистом в области нефтедобычи. Однако данная обеспокоенность не имела серьезных практических последствий для французской политики на южнокавказском направлении. По этой причине АДР не являлась предметом пристального и заинтересованного внимания французской дипломатии. Красноречивым отражением французской позиции в отношении азербайджанской независимости было то, что делегация АДР, выехавшая из Баку на Парижскую мирную конференцию 4 января 1919 г., более трех месяцев ожидала от МИД Франции получения въездных виз. Лишь 22 апреля у азербайджанской делегации появилась возможность выехать из Константинополя на случайном итальянском пароходе в Рим, а оттуда в Париж. 

Таким образом, несмотря на то, что большевизм по-прежнему рассматривался западными союзниками и, прежде всего, Британией, имевшей интересы в Персии, Турции, Индии и в регионе Южного Кавказа, как серьезный фактор дестабилизации их региональных позиций, они не торопились связывать себе руки по отношению к будущей России - возможно, дружественной Западу - признанием АДР. Подобное развитие событий позволило А.Топчибашеву уже в конце сентября 1919 г. сделать неблагоприятный для руководства Азербайджана вывод: "Союзники не только не ставят на обсуждение вопрос о нашей независимости, но, по-видимому, и не хотят этого делать. Правда, при свиданиях и встречах с их представителями каждый в отдельности относится благожелательно и высказывает свои симпатии, одобряя как бы наши шаги и действия, совершенные в целях получения независимости. То же самое в большей степени приходится слышать от представителей печати, депутатов, экономических и иных организаций. Но в смысле хотя бы некоторого сдвига нашего вопроса в сторону благоприятного разрешения положение остается почти в том же виде, в каком я писал вам в июне и июле. Вернее говоря, лейтмотив останется тот же самый, т.е. впредь до разрешения общерусского вопроса, что нам приходится слышать от всех и очень часто". "В таком ответе, - подчеркивал глава делегации АДР, - крылись, без сомнения, планы, задания, мысли и желания союзников, из которых одни (Италия и Франция) действительно хотят воссоздания единой России, а другие (Англия и Америка) показывают вид, что они этого желают".