ХУДОЖНИК НА ВСЕ РУКИ

Неоспорим тот факт, что миссия реставраторов - восстановление произведений изобразительного искусства и имеющих историческую ценность бытовых предметов, представленных в экспозициях современных музеев. При этом главный инструмент реставратора вовсе не руки, какими бы золотыми они ни были, а голова.

Профессионализм реставратора предполагает глубокое знание предмета, тонкий художественный вкус, виртуозное мастерство и наличие интуиции - все это помогает принять единственно верное решение, от которого зависит судьба скульптуры, картины или иконы.

Сакина МАНАФОВА, главный научный сотрудник Государственного музея изобразительных искусств Азербайджана, подчеркивает, что принцип «не навреди» без преувеличения должен считаться главным в сложной и ответственной работе реставраторов. Любой исторический предмет декоративно-прикладного искусства или экспонат, относящийся к музыкальной механике, - организм хрупкий, с многовековыми историческими наслоениями. И поэтому прежде чем вмешиваться в его структуру, нужно убедиться в целесообразности такого вмешательства. При этом нужно понимать, что реставрация хоть и несет элемент творчества, в первую очередь это междисциплинарная наука, предполагающая в процессе обучения усвоение знаний сразу из целого ряда сфер: химии, физики, археологии, истории и пр. Реставратор должен уложить все это в своей голове, разместить по полочкам и в своей работе оперировать сразу всеми знаниями одновременно.

- Все имеет свою отправную точку…

- Мой путь, пройденный практически всеми художниками Азербайджана, берет свое начало в Художественном училище им. Азима Азимзаде. После его окончания в 2005 году я поступила в Азербайджанскую государственную академию художеств. В первом я обучалась как живописец, а во втором постигала искусство скульптуры. Практика в этих направлениях дает серьезное преимущество. Картины, скульптура, фарфор, текстиль и иже с ними различаются только в объеме и по площади. Форма и материалы каждого мне знакомы, изучены, испробованы. Преимущество по временным затратам на реставрацию мне дает знание процессной «линии». Например, в работе с фарфором, где и как положить краску, что сразу позволяет получить необходимый эффект.

- Но тогда…

- Я слышала об этой специальности, но не знала ее специфики. Впервые серьезное знакомство произошло на занятиях Натига Сафарова - художника-реставратора высшей категории, эксперта по антиквариату, заслуженного художника Азербайджана, члена Союза художников Азербайджана и Ассоциации реставраторов стран СНГ. Его занятия были завораживающими. Задолго до этого, приходя в Азербайджанский национальный музей искусств, всегда мечтала работать именно в его стенах. И когда это произошло, почувствовала себя окрыленной. Профессия реставратора - это нескончаемая возможность узнавать что-то новое. В процессе работы мы соприкасаемся с особенностями того или иного автора, знакомимся с какими-то нюансами исполнения во временных периодах. Придумываем что-то новое на практике…

- Могли бы привести пример?

- Работа над фреской «Низами-Пушкин» Тогрула Нариманбекова библиотеки им. А.С.Пушкина в Гяндже, что в советское время располагалась в мечети Гусейния. Она была как интересной, так и сложной. Мало того, что по размерам фреска была внушительной - три полные стены. Так и ее состояние было плачевным. Ко всему прочему поставленная перед нами задача была сопряжена с определенными инженерными вызовами - перенести фреску на специально подготовленную стену, изменив изначальную П-образность на ровную плоскость. Плюс часть фрески осыпалась и была утеряна, и нам предстояло реконструировать изображение. Мы использовали необычный способ демонтажа красочного слоя и консервации для последующей транспортировки. Никто до нас подобного не делал! Никогда не забуду, как в летнюю одуряющую жару при отсутствии нормальных рабоче-бытовых условий наша группа буквально по небольшому тоненькому кусочку аккуратнейшим образом снимала живописный слой и выкладывала на полу как мозаику. Которая после собиралась уже на другой поверхности, чтобы собрать ее в первоначальном великолепии. Когда все было закончено и фреска обосновалась на новом месте «жительства», я почувствовала себя в некотором роде волшебницей, способной из условного ничего создать прекрасное. Сегодня фреска Тогрула Нариманбекова радует всех гянджинцев и гостей города в стенах художественной галереи при Гянджинской государственной филармонии. Кстати, именно при реставрации мы открыли для себя, что художник, в отличие от живописных работ, использовал иные краски для росписи стен, которые сохранились до настоящего времени, несмотря на кошмарные условия в помещении. А все потому, что он знал технологию настенной живописи, используя в том числе и синьку, и раствор бриллиантового зеленого.

- Что вам дает узнавание подобных интересных моментов?

- С момента первых шагов в профессии пришло понимание того, что реставратор непременно должен быть, прежде всего, художником. При этом считаю важным подчеркнуть, что в нашей профессии мы имеем дело и с живописными, и графическими работами, и со скульптурой, металлом, керамикой, фарфором, текстилем и т.д. Так вот в мировой практике над каждым из них работает определенный специалист, «заточенный» под конкретное направление. У нас же в Азербайджане в силу исторически сложившихся обстоятельств реставраторы - специалисты широкого охвата. Потому те, кто рассматривает в качестве своего будущего профессию реставратора, должны быть готовы работать в любой области. Так что учиться придется многому, особенно быть художником…

- Можно поточнее, пожалуйста…

- Буду говорить исходя из собственной практики. Сегодняшние студенты в большинстве своем видят некий романтический флер нашей профессии. Не стану отрицать, есть для непосвященных этакое восприятие. Но!.. Реставрация на практике требует знаний во многих областях, в том числе далеких от изобразительного искусства. Потому вынуждена констатировать, что ребята далеки даже от базовых «настроек» нашей профессии. Например, работа со скульптурой подразумевает знание анатомии, чувство формы, умение передавать ее. Хотя бы лепить… Живописная работа требует знаний в области красок. Потому что есть картины с тотальным повреждением большей части, которым реставратор должен вернуть близкий к первоначальному вид. А для этого надо знать приемы для передачи палитры. Более того, надо знать, с какими красками работали в тот период и как надо перемешивать сегодняшние, в том числе и растворы, чтобы достигнуть необходимой колористики. На протяжении всего учебного процесса просто необходимо практиковаться в максимальной вариативности изобразительного искусства. После это проявляется в реставрационных процессах, нарабатываются дополнительные навыки. И это делает будущего реставратора профессионалом в этой сфере. Невозможно «выехать» на теоретических знаниях. Потому и после получения дипломов вероятным реставраторам надо еще минимум два года на обучение основам нашего дела. Но я твердо убеждена, что без художественного таланта реставратором не стать.

- Сегодня вы уже сами преподаете. На что делаете упор?

- Понятно, что на начальном этапе обучения все студенты проходят классику. Ну а дальше я всегда призываю искать свои краски и вырабатывать свою технику. Как реставратор могу сказать, что подбор цветовой гаммы для тех или иных работ - процесс длительный и технологически сложный. Ведь даже сам автор не может предположить, какой на выходе будет палитра. Вот и мы работаем, аккуратно подбирая колор. Хотя помню, как просветив рентгеном картины Саттара Бахлулзаде, увидели, что он изначально знал, какую палитру будет использовать. Потому в его работах нет привычного перемешивания, а четко положенные цветные мазки. 

Подбор палитры - индивидуальность. Потому что тот же мной наработанный опыт повторить один в один невозможно. Даже если я передам студенту пошаговый «рецепт». Мы видим цвет по-разному, не говоря уже об оттенках, в природе нет абсолютного чистого цвета. И наработка этих оттенков и есть начало творческой деятельности. Можно приблизиться к палитре и технике художников прошлого, делающих их узнаваемыми, что важно для реставратора. Но это вырабатывается неустанной практикой, пониманием, как того или иного эффекта добивались мастера кисти того времени. Например, уникальный желтый цвет в картинах Микаила Абдуллаева - это эффект первого слоя (не желтого, кстати), который при отражении светового луча ко второму и дает тот самый фирменный оттенок. Такая же техника использовалась Рембрандтом в портретах. В свое время меня серьезно заинтересовала эта тема, и я много читала и просматривала соответствующие видеоматериалы. Благо интернет дает неограниченные варианты информации. И самообразование есть часть нашей профессии. О чем я неустанно говорю студентам.

- Необходим ли некий диалог с экспонатом, прежде чем вы начинаете над ним работать?

- Еще в период моего обучения наши педагоги часто говорили, что в процессе написания необходимо влюбиться в то, что тобою - художником из увиденного переносится на холст. В любом случае тот же пейзаж или натюрморт должен понравиться автору. Со временем лично я утвердилась в мысли, что если художник, даже начинающий, приступает к работе над картиной, то она должна войти с ним в контакт. Влюбиться надо в свою профессию! Потому что, выбрав ее, ты посвящаешь ей свою жизнь, даришь свое время, силы, знания, здоровье в конце концов. И любой «пациент», направленный к тебе, будет любим и одарен максимальным вниманием. Потому что таким образом работы выздоравливают и начинают дышать.

- Говорят, что каждый из экспонатов обладает своим «характером»!

- Безусловно! И поверьте, демонстрирует его на протяжении всего периода «общения». Но у меня свой подход… Не секрет, что мы занимаемся реставрацией не только музейных экспонатов. Нам приносят предметы и из личного архива, и вот в такие моменты мое внимание приковано к их владельцам. Поверьте, любой предмет впитывает в себя энергетический настрой хозяина. Как положительный, так и отрицательный. И так же будет складываться работа при его реставрации. Практика показала, что даже самая простая работа при негативности его владельца идет трудно. Тогда как самое сложное повреждение случается исправить «на раз», когда предмет «живет» в гармонии с мировосприятием хозяина. Особенно это чувствуется в живописных работах. Это не пустые утверждения, что картины несут в себе энергетику того, кто их написал. Я не буду называть фамилий, но есть художники, работать над произведениями которых для меня некоторое испытание, настолько сильно чувствуется душевная неустроенность, вплоть до агрессивности автора. Узнавая потом историю его жизни, убеждаешься, что картины - визуальное выражение его характера. Например, в коллекции нашего музея есть «Портрет молодой женщины» Леонида Жодейко, который всегда вызывает во мне слезы, настолько в ее взгляде прописано смирение. История гласит, что эта девушка умерла спустя некоторое время после написания портрета… Или обожаемый мною «Портрет великой княгини» Фридриха Каульбаха. Перед ним я готова стоять часами и впитывать в себя свет, который он несет в себе, связанный с личностью Елизаветы Федоровны, человека трагической судьбы. Вы не задавались вопросом, почему люди очень любят пейзажи? Ответ прост - художник, писавший картину в этот момент, отдыхал! Работа над пейзажами, да и над натюрмортами не сопряжена с глубинной философией, а передает умиротворение природы, даже если сюжет завязан на ее бурных проявлениях. Пейзажисты в какой-то степени занимались своего рода медитацией на природе, что и сохраняют до сих пор эти работы. Затрону и период соцреализма, который неоднозначен, но что не уменьшает его значимости в искусстве. Да, он был подчинен идеологическим установкам, что и несут в себе картины. Но ведь даже в этом случае настоящие живописцы пользовались вариативностью способов, чтобы создать художественное произведение. И я понимаю это, потому что и в моей практике есть аспект работы на заказ, позволяющий оставаться профессионалом, а не идти на поводу у личностных порывов.

- Бывают моменты, когда желание отказаться превалирует над профессиональным долгом?

- Конечно бывает! И если с музейными экспонатами этот вопрос изначально нивелирован, то для сторонних запросов есть момент выбора. Опять-таки прежде всего я смотрю на человека, который обратился ко мне. Очень много тех, кто, получив информацию в интернете, начинает мнить себя знающим специфику реставрационных работ и пытается навязывать свои «знания» профессионалам. Не скрою, это вызывает во мне серьезный негатив, что может сказаться на окончательном решении браться или нет за работу. Хотя чаще всего берут верх профессионализм и боль непосредственно за предмет. Поверьте, я выбрала эту профессию и место работы душой и сердцем, оставив финансовый аспект далеко позади. Я хотела быть именно художником-реставратором. К слову, у меня не бывает сомнений, смогу или нет.

- Даже когда берете в руки хрупкие предметы?

- Даже когда работаю с фарфором. В мире в этой области не так много реставраторов. Уж очень специфичный материал, требующий уникальных навыков. Можно сказать, знания я собирала по крупицам. Не говоря о том, что и материалы тоже должны быть специальными. Сложно было, когда я только начинала работать в музее, пока выстроила оптимальный формат. И здесь сыграл роль мой характер Овна - постоять и подумать пару минут. Не из страха, а чтобы определиться с условной дорожной картой. Реставратор должен уметь правильно рисковать, правильно выходить из положения «спасения экспоната». Потому что любая ошибка чревата неисправимыми последствиями. И здесь оружием становятся знания технологии и материалов. В моем случае я люблю набираться знаний через практику. Мне нравится экспериментировать с разными составами. На сегодня в арсенале нашего отдела уникальные наработки по фарфору, аналогов которым нет ни у кого. Мы получили их благодаря экспериментальным изысканиям. В течение четырех лет мы с Натигом Сафаровым наработали базу местных материалов, которые смело можно использовать в нашей работе, облегчив тем самым выполнение задач и независимость от иных поставщиков. А начало этому было положено восемнадцать лет назад, когда я связала свою жизнь с реставрацией. Уже с первых лет я интересовалась составами используемых материалов при реставрации тех или иных экспонатов, их возможностями, способами применения. Отслеживала, как реагируют на них экспонаты и из металла, и из керамики, и из фарфора, живопись и текстиль… Знаете, даже препараты для ногтевого сервиса я использовала на фарфоре! Я всегда в поиске! 

- Можно сказать, что почти за 15 лет профессиональной деятельности через ваши руки прошли практически все единицы хранения фондов Азербайджанского национального музея искусств.

- Почти 80% побывали у Натига Сафарова и в моих руках. Я с ходу могу рассказать всю историю, связанную практически с каждым из них, вплоть до дат. И это при том, что в обыденной жизни мою память нельзя назвать хорошей. Но если дело касается музейных экспонатов, то словно включается некий компьютер. Это сейчас наш отдел расширился, а поначалу нас было всего двое. И я была полностью погружена в заботу об экспонатах. Оттого сегодня мне в какой-то степени проще курировать молодых специалистов. При этом ответственность повышается в разы. Ведь моим рукам доверяются ценности, которые по своей значимости не уступают золотовалютному запасу нашей страны. Я была в музеях разных стран, коллекция нашего музея, поверьте, ничуть им не уступает. Она роскошная и по своему разнообразию, сосредоточенному в его едином пространстве, мало где встречается. Приведу один пример. Я реставрировала картину итальянского художника эпохи Возрождения Карлетто Калиари. Мне понравилась тема распятия в классическом жанре, и я выбрала ее для защиты магистерской диссертации - в 2023 году я стала второй студенткой магистратуры по специальности «реставрация живописных произведений искусства» Университета искусств. Меня заинтересовала эта картина своей композицией, использованной цветовой гаммой, световыми решениями и тем, что она идеально подходила под реставрационные задачи. Меня также заинтересовала история самой работы и ее автора, который оказался сыном Паоло Веронезе, не столь известного нашей публике. Три сохранившиеся работы Карлетто имеют большие размеры, и одна из них хранится в коллекции нашего музея. Защита прошла успешно, и я получила красный диплом. Картина некоторое время оставалась в нашем отделе, где ее увидел британский эксперт по консервации произведений живописи Руперт Фетерстон, проводивший тренинг в нашем музее в рамках совместного проекта Азербайджанского национального музея искусств и Британского совета по научному исследованию и консервации произведений искусства Великобритании. Он удивился, что картина не входит в постоянную экспозицию, поскольку работ этого художника очень мало. Узнав, что реставрацию проводила я, он задал много вопросов с уточнениями нюансов. Без ложной скромности признаюсь, что на все из них британец получил исчерпывающие ответы. Помню некоторую растерянность присутствующих гостей, которые не ожидали, что в Азербайджане есть такого уровня специалисты.

- На мой взгляд, в реставрации есть некий элемент волшебства.

- А почему бы и нет?! Со стороны можно видеть, как мы что-то смешиваем, что-то варим, что-то наносим, порой даже разговариваем с экспонатом… Есть даже примета, что нельзя начинать работу без настроения. Произведение искусства, особенно с историей, поверьте на слово, очень чутко реагирует на эмоциональный настрой. А так как реставраторы, как врачи, действуют по установке «не навреди», случается, что могу не подходить к экспонату сутками. Возможно, проблема в том, что я наполовину художник, а наполовину реставратор. Ко мне, как водится, должна прийти Муза, а в моем случае - Муз. Я должна прийти к неодолимому желанию «отдаться» конкретному произведению. А поймав этот кураж, я уже не остановлюсь.